Читать книгу "Тайна прикосновения - Александр Соколов"

Зиночка прихватила с собой деревенской колбасы, которую Ваня привозил в прошлый раз, да ещё шампанское и шоколадные конфеты, добытые Марчуковым в обкомовском буфете.

Иван угощал конфетами Славку и Алика, восьмилетнего сынишку Мильманов, ровесника Бори. Тот был весь в отца, серьёзный, с надутыми губками, но лицом более похожий на светловолосую Нину. Хозяйка включила радио, передавали новости: «Сегодня в столице нашей Родины Москве состоялся парад войск.»

— Все к столу, все к столу! — командовала Нина Андриановна.

Алик отправился в свою комнату знакомить Славку с игрушками, взрослые сели за стол. Шампанское запенилось в бокалах, и Нина, опережая мужчин, сказала:

— За нашего героя-директора! Быть ему большим человеком!

— Нет, так, друзья, не годится! Сначала выпьем за наш светлый праздник, за парад на Красной площади! Почти тридцать лет мы живём без царизма!

— Что ж, за парад, так за парад! — помаргивая глазами, сказал Мильман.

Все выпили до дна и принялись за еду. Ваня налегал на селёдочку, которую Нина раздобыла на чёрном рынке.

— Ну, теперь за медаль! А кстати, где она? Показал бы. — наседал на Ивана Давид.

— Ба! А я её на «Свободе» оставил! Да чё там медаль! Главное, премию обещали, так что будет повод ещё раз обмыть. Ну, тогда уже у нас дома — никуда не денетесь, милости просим. Не всё тебе, Давид, в самолёте сидеть! Приедешь, Аргентину в «качалку» запрягу, пронесёт с ветерком, что на твоём аэроплане!

Выпили за хозяев, за Зиночку и Пашу, за родившегося Саньку. И, как это всегда было, когда приходил Иван, Нина встала из-за стола, прошла к роялю. Полились чудные звуки «Лунной сонаты». Потом Нина перешла к Шопену: умиротворяющая мелодия «сотворяла в душе элегию», как любил говорить Иван.

Закончив играть, Нина повернулась на вращающемся стульчике к гостям, и все зааплодировали.

— Ваня, твой выход!

— Да, да, Ваня — «Дремлют плакучие ивы.»! — поддержала Зина.

Иван не любил, чтоб его упрашивали, пел всегда с удовольствием, но не стал выходить к инструменту, предпочитая петь, сидя за столом.

— Как жаль, что нет Пашуни! Помощники у тебя слабые! — вздохнула Нина. Действительно, голосом в этой компании больше никто не обладал, Давид даже и не пытался петь, а Нина с Зиночкой могли только тихонько подпевать.

Нина проиграла вступление к романсу, и Иван, откинувшись на спинку стула, запел:

Дремлют плакучие ивы,

Тихо склонясь над ручьём…

Струйки бегут торопливо,

Шепчут о чём-то былом.

Шепчут, всё шепчут…

О чё-о-о-м-то былом…

Думы о прошлом далёком мне навевают они.

Сердцем больным, одиноким рвусь я в те прежние дни…

Рвусь я, всё рвусь я …

В те пре-е-е-жние дни!

Где ж ты, родная, далёко?

Помнишь ли ты обо мне?

Так же, как я, вспоминаешь, плачешь в ночной тишине?

Плачешь, всё плачешь …

В ноч-но-о-й ти-шине!

Голос у Ивана был не сильным, но проникновенным, глубоким. Он, как говорили, пел не горлом, а грудью. Это был «второй» голос, хорошо поставленный ещё в церковном хоре. Романс закончился, снова все зааплодировали, а у чувствительного неразговорчивого Давида мелькнула в уголке глаза слезинка.

— «Белую акацию», Ваня. «Белую акацию»! — запросила Зиночка.

Пели белогвардейский романс, каким считался «Белая акация», вспоминали таинственные превращения, которые претерпел романс в годы гражданской войны. Неизвестно кто заменил в песне темп на маршевый, и, с новыми словами, лирический романс о любви двух сердец под белыми акациями зазвучал так: «Слушай, рабочий, война началася! Бросай своё дело, в поход собирайся!»

Мало этого, немцы перед началом войны использовали романс в своих целях: двадцать второго июня ночью фашисты передали в эфир эту музыку, превратив её в пароль для наступления.

К концу вечера распелись все сидящие за столом, и даже Давид стал не в такт подтягивать за остальными. Иван спел «На Кубе…» и ещё несколько русских романсов. Ниночка опять сетовала, что с ними нет Паши.

«Насытились тела и души, и уж ко сну пора, клонится голова!» — продиклами- ровал Иван и закашлялся.

— Как со здоровьем, Ваня? — поинтересовался Давид. — Если что беспокоит — у меня есть врач знакомый, очень хороший.

— Его к врачам не загонишь! Обещал сходить в областную, к фтизиатру, а сам взял билет на утренний поезд, — ответила за Ивана Зиночка.

* * *

Иван ехал в поезде домой и размышлял о своих недоброжелателях, пишущих «наверх» жалобы. В глубине души он считал, что все советские хозяйства на земле, включая и колхозы, должны перейти на денежное вознаграждение за труд, что платить работающим на земле надобно и за качество труда. Ведь труженики земли хотят иметь не только продукцию, полученную от урожаев, но и хорошую одежду, радиоаппаратуру и приличное обустройство жилья. Вернувшиеся с войны мужики прошли всю Европу и увидели то, чего лучше бы им не видеть. Только и слышны были разговоры о том, как «там у них». Многие подробности Иван узнал и от Володи, Пашиного брата, закончившего свою войну в Вене.

Но он трезво оценивал «существо момента» и даже не пытался высказываться в этом отношении с «высоких трибун». Он регулярно читал газеты и, как член партии, был обязан не только поддерживать генеральный курс, но и активно внедрять его в жизнь.

А газеты пестрели в это время гневным осуждением «отщепенцев» разного рода. Шла борьба с теми, кто стал на «линию наименьшего сопротивления» и потакает желаниям меньшинства, борьба с «обезличкой и очковтирательством». Поднять колхозы с колен после войны многим было не по силам, поэтому зачастую выполненные планы были только на бумаге…

Ему многое удалось только потому, что он начинал с самого необходимого: открыл столовую для работников, где можно было бесплатно пообедать, решил для многих проблемы жилья, стал запасать лес для строительства новых домов, — и люди сразу потянулись в совхоз, к работе, где были видны какие-то перспективы…

Он собирал лучших работников по всей округе, прижал воров и пьяниц. Наконец, он открыл начальную школу, где учился и его Борька. С каким нетерпением сын дожидался, когда наступит этот день — первое сентября! А родителям было радостно смотреть, с каким упоением он носился с книжками и портфелем.

Может, его дети пойдут по его стопам, и, может быть, для них уже не будет войн, и они в будущем совершат такое, что ему и не снилось?

Глава 18. БОРЯ МАРЧУКОВ: «ДАЛЁКАЯ ВОЙНА… РОДИНА: ЧТО ЭТО СЛОВО ДЛЯ МЕНЯ?» (из воспоминаний)

Это были мои первая зима и первый новогодний праздник, которые я запомнил.

Игрушек почти не было, но нашлись какие-то открытки, бумага, кусок картона, и я часами увлечённо вырезал разноцветные флажки: сгибая пополам каждую полоску, прятал в сгиб нитку, склеивал половинки мылом — клея не было — получались красивые гирлянды.