Читать книгу "Кровавое наследство - Мэри Элизабет Брэддон"

Учреждая «Пустыню», Снафлей имел в виду обеспечить себе правильную и безбедную жизнь и покойную старость. Хотя эта цель была давно достигнута, но корысть понуждала продолжать дело. В этой страшной темнице перебывало много жильцов, но ни один из них не доставил доктору таких огромных выгод, как пациент банкира. Доктор знал хорошо, что Левис Вильтон владеет страшной тайной, от которой зависит вся участь Гудвина. Доктор был уверен, что Гудвин не убил его пациента только потому, что у него не хватило смелости на такой шаг.

Первые дни своего пребывания в «Пустыне» Лионель провел в совершенном беспамятстве, но доктор Снафлей знал свое дело и лечил его как человека, жизнь которого должна ему доставлять 500 фунтов дохода, то есть очень усердно. Это важное обстоятельство доставило Лионелю отдельную комнату и мебель получше, чем у прочих больных. Здоровье молодого человека быстро поправлялось, однако первая минута сознания была для него, быть может, даже ужаснее той, в которую он узнал об убийстве отца. Когда глаза его, отяжелевшие от долгого беспамятства, остановились на грязных стенах его больничной комнаты, по нему пробежала дрожь отвращения. Он был еще так слаб, что не мог понять ничего, исключая то, что видит эту комнату первый раз в жизни, но мало-помалу мысли его стали приходить в порядок. Он вспомнил о своей изящной комнате в вильмингдонгалльском доме; это воспоминание вызвало, естественно, прекрасный образ Юлии и мрачный и злобный образ банкира, а с ним и всю кровавую картину убийства в северном флигеле.

Но где же теперь находился Лионель? Как он попал в эту грязную комнату? Ему пришло в голову, что его переместили в необитаемую часть вильмингдонгалльского дома, быть может, в зловещий северный флигель.

Ставень, откинутый сильным порывом ветра, обнаружил глазам Лионеля такую же пустынную, запущенную местность, какая окружала и северный флигель, и вид этой местности убедил Лионеля, что он действительно находится в северном флигеле. «Он запер меня сюда, — рассуждал Лионель, — где никто не узнает о моем существовании. Меня удивляет то, что он не убил меня, как убил отца, зная, что я во что бы то ни стало отомщу за его смерть».

Но в ту же минуту ему пришло в голову, что он проживал в доме банкира под вымышленным именем; письмо его матери и портрет отца, которых при нем не было, объяснили бы ему, что банкир мог узнать его имя, но Лионель был еще так слаб, что позабыл о них. Он упорно твердил, что если бы он выдал свою тайну в беспамятстве, то банкир, разумеется, убил бы его. «Однако это странно, чрезвычайно странно, что он заключил меня в те самые комнаты, где погиб мой отец». Лионель содрогнулся, и в памяти его ожили все рассказы о привидениях, водившихся в северном флигеле; он смеялся над ними в прежнее время, но его болезненное состояние и совершенное уединение заставили его взглянуть на эти рассказы другими глазами.

Мало-помалу мужество Лионеля иссякло под силой этих неотвязных мыслей и мучительной неизвестности о собственной участи. Им овладел суеверный страх, и в этом пустынном, безмолвном месте глазам его представилась со всеми подробностями ужасная картина смерти его отца. «Боже! — подумал он. — Если Гудвину известно мое настоящее имя, то верх жестокости с его стороны заключить меня в такое страшное место! Если тени умерших являются живым, то ведь и я увижу тень моего отца!»

В ту же минуту в окне его комнаты показалось мертвенно-бледное лицо, глядевшее на него усталыми, угасшими глазами. Вопль ужаса вылетел из груди Лионеля, и он упал без чувств на подушку.

Он действительно увидел лицо своего отца, но это было скорее лицо мертвеца, нежели живого человека.

48

Руперт Гудвин был слишком бессовестным человеком, чтобы слова Гарлингфорда об Эстер Вобер могли его тронуть. Сходство этой Эстер с прекрасной еврейкой, которую он похитил из отцовского дома, не раз вызывало в нем предположение, что она его дочь, но холодное презрение, с каким благородный герцог показал ему ее портрет, оскорбило его до глубины души. Среди всех опасностей его положения последняя случайность показалась ему верным предзнаменованием его близкой погибели, и из всех ударов, поразивших его в последнее время, побег его дочери был самым значительным: хотя он любил Юлию эгоистическим чувством дурного родителя, но все-таки любил. Притом же ей открылась тайна преступления, которое случай помешал ему совершить. Банкир был уверен, что она добровольно не выдаст этой тайны, но ведь могла же она заболеть, точно так же, как заболел Лионель.

Все старания банкира отыскать свою дочь были напрасны, объявления в газетах тоже не имели успеха.

В день своего побега Юлия оделась в темное платье и в простенькую шляпку с плотной вуалью и отправилась с наступлением рассвета пешком прямо в Гертфорд, откуда первым поездом уехала в Лондон. Добравшись до Лондона, она сразу уехала в Винчестер, оттуда в Нью-Форсет. План этого путешествия был, вероятно, обдуман заранее.

Несколько дней спустя, после встречи с Даниельсоном мистрисс Вестфорд получила от него письмо следующего содержания:

«Я обещал вам загладить по мере моих сил мою несправедливость относительно вас и стараюсь теперь исполнить это. Если вам будет угодно пожаловать в полдень ровно через неделю в контору нашего банка, вы убедитесь, как я искупаю мою вину, и встретите в то же время сюрприз, самый приятный из всех, которые вы когда-либо имели в жизни.

Ваш покорный слуга Даниельсон».

«Искупление, сюрприз, — твердила Клара, напрасно стараясь проникнуть в тайну письма Даниельсона. — Если бы Даниельсон обладал силой воскрешать мертвых, я бы поверила, что меня ждет подобный сюрприз!» Положение ее становилось действительно почти невыносимым: одно горе сменялось непременно другим. Едва только возвращение дочери сняло с ее души тяжелую заботу, как все ее чувства заняла тревога о сыне, от которого не было никаких известий со времени ее письма, в котором она извещала его о приезде Торнлея. Напрасно она отправляла письмо за письмом — в ответ она не получала ни строчки.

49

Клара адресовала все свои письма к сыну на Гертфордскую станцию; его молчание внушило ей мысль, что он, может быть, переселился в город, но это предположение сменилось убеждением, что Лионель болен, наверное, тяжело, если он оставляет ее так долго в неизвестности. Измученная мистрисс Вестфорд решилась ехать в Гертфорд.

Во все продолжение этого путешествия Клару не оставляли мрачные предчувствия. Доехав до станции, она тотчас осведомилась, где находится в городе почтовая контора; она была уверена, что ей укажут квартиру ее сына, но как горько было изумление ее, когда ей объявили, что никто не знает Лионеля Вестфорда и даже последние ее письма к нему лежали нетронутыми в почтовой конторе.

Мистрисс Вестфорд до самого вечера бродила по улицам города, спрашивая везде, не знает ли кто квартиру ее сына, но никто не знал Лионеля Вестфорда и даже не слыхал этого имени. Она вернулась в Лондон в таком же состоянии тяжелой неизвестности, в каком выехала оттуда поутру.