Читать книгу "Русская феминистка - Маша Царева"

Маленькими глоточками я пила приторный абрикосовый коктейль и понять не могла, зачем она со мною откровенничает. Мы ведь едва знакомы и до этого момента перекинулись лишь парой ни к чему не обязывающих светских фраз.

В то же время ее присутствие скорее вдохновляло, чем раздражало. Мне всегда нравилось наблюдать за теми, кто живет по своим законам и строит свою систему координат.

Зинаида была не то чтобы пьяна, но ее слегка покачивало; впрочем, может быть, дело было в ее шпильках. Она говорила о парадоксе ее возраста. С одной стороны, к сорока пяти становишься гуру манипуляций и социальных игр, и соблазнить кого-то гораздо проще, чем в двадцать, пусть у тебя и морщинки, и сухая кожа на локтях. А с другой – ты уже настолько все видишь и все понимаешь, что заранее можешь сказать, чем закончатся те и эти отношения, ты с первых же минут знакомства просекаешь те самые «звоночки», за которые оправдывала людей в юности, а потом получала от них по полной. Получается, что с одной стороны, ты в самом соку, ты – Богиня как она есть, а с другой – вокруг словно пустыня. И вот ты слоняешься по Москве этаким просветленным долбаным волхвом и не понимаешь, а что делать дальше. Надеяться на то, что климакс явится волшебным принцем и спасет тебя от ненужных желаний и страстей? Но от самой этой мысли так тоскливо, что хочется спустить себя в унитаз. Пытаться найти такого же воина-одиночку? Нереальный квест, в Москве – миллионы невротиков, а вот воинов в ожидании чуда – наперечет.

В какой-то момент Зинаида качнулась в мою сторону, и я ощутила на своем лице ее сладковатое дыхание. Мне стало неуютно.

– Да, все так и есть, – развела руками я. – И дело тут не в возрасте, а в личности. Кому-то просто найти партнера, кому-то – почти невозможно… Дело и в притязаниях, и в том, насколько кто готов прогнуться.

– Алла, а у тебя самой как на личном фронте? Ты ведь, насколько знаю, не замужем? – Ее глаза блестели.

– Вот чего я не люблю, так это обсуждать свою личную жизнь. – Я улыбнулась как можно более мягко и дружелюбно. – Ладно, Зин, я что-то устала… Пойду вызову такси.

– Постой! – горячая влажная ладонь прикоснулась к моему запястью. – Алла, а поехали ко мне? У меня есть новый Гарри Поттер, ты уже смотрела? Устроим девичник, я сделаю мусаку.

– Зина, но я…

– Да прекрати, – рассмеялась она, крепко схватив меня за локоть. – Не надо стесняться своих наклонностей. Хотя в твоем возрасте я была такая же. Сейчас себя за это ругаю.

– Постой… Что ты имеешь в виду? Каких наклонностей?

– Когда мне было тридцать, я даже выскочила замуж. Разумеется, это был фиктивный брак. В постели с мужчиной я никогда не была.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – Довольно грубо дернув локтем, я вырвалась из ее цепких влажных пальцев.

Зинаида больше не казалась мне очаровательной. Она вела себя еще более пошло и агрессивно, чем самый сальный и беспардонный мужик.

– Послушай, не хочешь, так и не надо! – повысила голос она. – Зачем устраивать сцены-то?

– Это ты, по-моему, устраиваешь сцены. Что тебя вообще заставило подойти ко мне?

– Ну как что… Про тебя все говорят, что ты такая же, как я. Мне посоветовали пригласить тебя. Сказали, что ты одинока и мучаешься. И что ты лесбиянка.

– Кто? Кто мог такое сказать?

– Да ваша секретарша, Аринка. Я была уверена, что раз вы работаете бок о бок, то она знает, о чем говорит.

На следующий день я отловила Арину в офисном туалете. Эта дурочка сначала все отрицала. Но потом все же начала каяться и оправдываться:

– Ну я же читала твои колонки… Ты так унижаешь мужчин. Для меня все было очевидно.

– И где я унижаю мужчин? – злилась я. – Покажи пальцем строчки, в которых я унижаю мужчин!

– Ну, ты пишешь, например, что не готова варить обеды для любимого…

– Это такое унижение?

– Мой парень сказал бы, что да, – беспомощно улыбнулась Арина.

– Ну и дура, что позволяешь ему так говорить. Ты получаешь высшее образование, работаешь на телевидении. С какой стати он обращается с тобой как с кухаркой? И запомни, любить себя – не значит ненавидеть мужчин. Вы все сочли меня лесбиянкой только на том основании, что я отстаиваю свои права и не боюсь говорить об этом вслух.

– Ну прости, – скуксилась Арина. – Я, правда, думала так… Ты еще такая нервная в последнее время ходила, и я решила, что…

– Что у меня недотрах? – рассмеялась я. – Значит, ты думаешь, что женщина может нервничать только из-за мужиков?.. Да у меня съемки срывались, кошелек с кредиткой украли, один мудак месяц динамил с интервью, и мама влезла в долги!

Арина выглядела испуганной, она принялась многословно извиняться, и в конце концов, мне даже жалко ее стало, ведь ей было всего двадцать лет, и она жила в мире, где с самого детства ей внушали, что женщина – это второй сорт, дополнительный человек, для которого и рай, и крест – обслуживать и ублажать хозяина.

Когда моя Лу стала несчастной, как это произошло? Я не заметила. Мне было девятнадцать лет, когда я впервые получила работу, позволявшую мне снимать отдельное жилье. Мы сняли небольшую квартирку на Белорусской напополам с однокурсницей.

Это был мой первый дом, мое личное пространство. Наверное, переехав, я стала уделять Лу меньше времени. Она ведь привыкла, что я всегда рядом. Я была константой ее пространства на протяжении стольких лет. Пусть все ее считали легкомысленной вертихвосткой, но ни одного дня жизни я не провела с няней или бабушкой (бабушку я вообще ни разу в жизни не видела), Лу никогда не хотелось отделаться от меня, я не мешала ей. Да, воспитывала она меня своеобразно. Иногда бывало так, что ее навещал любовник, а я в соседней комнате смотрела мультфильмы и точно знала, что ни в коем случае нельзя выходить за дверь. Я не была для матери обузой, она искренне и полнокровно наслаждалась моим обществом.

Естественно, ни о каком подростковом кризисе отношений не могло быть и речи. Лу была слишком свободной, чтобы с ней можно было конфликтовать всерьез. Она готова была принять любое мое решение, для нее было важно, чтобы в итоге я стала счастливой, а не вписалась в угодную ей систему координат. Да и слишком умна она была, чтобы вообще иметь такую систему. Я много раз видела, как это бывает у других, родители возмущаются, если дети выбирают какой-нибудь альтернативный путь. Тот, который они, родители, не предусматривали.

Например, родители одного из моих одноклассников, потомственные хирурги, прекратили с ним общение, когда он поступил в архитектурный институт. Он не сделал ничего плохого, не привел домой беременную накокаиненную панкушку, не продавал наркотики, не ушел в секту – он всего лишь решил стать архитектором, а не врачом. И в итоге получил такую порцию презрения, что даже начал чувствовать себя немного виноватым.

А одна моя коллега однажды обмолвилась, что не общается с матерью с тех пор, как в пятнадцать лет объявила о своих лесбийских наклонностях. Мать застала ее целующейся с одноклассницей. И вроде бы поначалу казалась дружелюбной и сочувствующей – вечером пришла к ней в комнату с теплым какао, села на краешек ее постели, начала расспрашивать с доверительной интонацией.