Читать книгу "За стенами собачьего музея - Джонатан Кэрролл"

— Нас хорошо охраняют, хотя вы, возможно, этого и не замечаете. — Он едва заметно кивнул в сторону Кумпола. — Кстати, ваш верз тоже является частью охраны.

— И куда же мы направляемся?

— В Налим. Это то место, где отец хотел построить музей.

Стоило нам миновать царящую в центре города сутолоку, как машина понеслась по узким извилистым улочкам, обсаженным кипарисами и кедрами, по обеим сторонам которых тянулись скромные домики на одну семью. По словам Хассана, это был самый фешенебельный район города, где жило большинство дипломатов и иностранных бизнесменов.

— Немного напоминает Хайфу.

— Не могу сказать. Никогда там не был.

Эге-ге! Стоило мне не побыть на Среднем Востоке несколько месяцев, как у меня совершенно вылетело из головы, что в здешних местах кое-с-чем упоминать не принято, в частности — об Израиле.

— И сколько отсюда До Налима?

— Около получаса. Это на окраине города. Отец хотел, чтобы музей располагался неподалеку и люди могли бы запросто его посещать. Сейчас все изменилось, но, тем не менее, здание должно быть возведено.

За пригородами показался неизбежный спортивный комплекс с его футбольным стадионом на семьдесят тысяч мест, плавательным бассейном, таким большим, что в нем могли бы одновременно искупаться все слоны Ганнибала, современный трек. Во всех государствах Залива, которые мне довелось посетить, сколь бы отсталыми или бедными они ни были, столица непременно располагала подобным чудовищем. Стадионы использовались в лучшем случае раз десять за год, бассейны были платными, и это в странах, где доход на душу населения порой был менее ста пятидесяти долларов в год… Но все компенсировалось гордостью за обладание подобным чудом. Именно эти спорткомплексы вам показывали в первую очередь во время экскурсии по городу: большие яркие цветки в петлицах изрядно потрепанных костюмов этих стран.

— Отец ненавидел спорт. А этот комплекс — особенно. Он всегда говорил, что он напоминает ему о Гитлере и о гитлерюгенде.

— Зачем же тогда он его выстроил?

— Это не он — деньги дали две нефтяные компании, которые боялись, что он выкинет их из страны и завладеет скважинами. На этом месте он первоначально хотел построить музей, но потом, узнав, что комплекс построят бесплатно, уступил. Сооружение, конечно, уродливое, но пользу приносит. Он распорядился, чтобы любая команда, какая бы маленькая она ни была, могла тренироваться на стадионе, да и бассейн работает ежедневно.

— И сколько стоит там попалавать?

— Нисколько. Даже занятия бесплатные.

Задолго до того, как мы добрались до Налима, я, наконец, начал понимать, насколько приличным человеком и исключительным правителем был покойный султан Сару. Больницы и школы, фабрики, где брали на работу инвалидов… Человек, которого я знал по лос-анджелесскому отелю теперь представал передо мной совершенно в ином свете — как очень прагматичный мечтатель.

Мохаммед Идрис Гарадани задумал проложить своей стране путь в конец двадцатого века решительно и практично. Сару, даже несмотря на свои запасы нефти, все еще бедствовала, но если бы султану удалось продолжить начатое, думаю, его страна в конце концов стала бы наиболее динамично развивающимся государством Среднего Востока — ничем не хуже остальных, состоявшихся.

Налим оказался просто ничем — несколько домишек, несколько коз, лавчонка, настолько убогая и темная, что вполне сошла бы за пещеру. Одним словом, через селение мы пронеслись секунд за восемь, не больше. Еще через несколько минут езды местность начала выравниваться и превратилась в сухую красноватую равнину. В высоком голубом небе сверкнула серебристая искорка самолета, оставляющего за собой тонкий белый след. Посреди раскинувшейся вокруг нас пустыни это показалось мне ужасно безнадежным и милым.

Наконец, машина свернула с шоссе на узенькую грунтовую дорогу. Мы медленно ковыляли по ней минут десять, пока не увидели перед собой, как ни странно, высокую сетчатую ограду. За ней высился пологий холм, на вершине которого виднелось что-то вроде развалин.

Водитель заглушил мотор и надавил на клаксон. И он и его хозяин сидели, глядя прямо перед собой и не говоря ни слова. Тишину нарушало только потрескивание остывающего металла.

— Что дальше?

— Ждем сторожа.

Я обвел взглядом окрестности.

— И где же он?

— Он живет по ту сторону холма.

— Так, может, нам просто перелезть через ограду? Зачем ему тащиться сюда в такую даль?

— Потому, Радклифф, что в этом смысл его жизни. Пять или шесть раз в год кто-нибудь приезжает посмотреть на развалины, и старику выпадает редкая радость почувствовать себя важной персоной. Он спускается с холма со своим единственным ключом, отпирает ворота, хотя через ограду легко мог бы перелезть кто угодно, а потом, когда прибывшие пройдут, он снова закрывает ворота. То же самое повторяется когда посетители уезжают. После этого ему есть, о чем поговорить с самим собой, поскольку с тех пор, как умерла его жена, здесь не осталось ни единой живой души. За все это государство платит ему жалованье, и жизнь его имеет хоть какой-то смысл.

После такой заслуженной отповеди, я откинулся на спинку сидения в ожидании этого привратника Годо. Он появился минут через пять, тащась так медленно, будто сила притяжения действовала только на него лично. Одетый в бывшую когда-то черной, но выцветшую до какого-то неописуемого цвета хламиду человек оказался морщинистым и практически беззубым старцем. Но Хассан был прав — еще спускаясь по склону холма этот тип так взахлеб и радостно что-то лопотал, что не оставалось сомнений: мы для его слезящихся глаз самое счастливое зрелище.

Даже открывание ворот оказалось самой настоящей церемонией. После продолжительных приветствий старик вытащил откуда-то из недр своего одеяния ключ и через окно машины показал Хассану. Принц одобрительно кивнул. Сторож прижал ключ ко лбу в знак, как я предположил, преданности. Отперев наконец замок, он медленно развел створки в стороны и жестом пригласил нас въезжать. Когда он оказался напротив моего окна, я обратил внимание на выражение его лица — полное блаженство. Он помахал мне рукой. Я помахал в ответ.

— Его зовут Махди. Трое его сыновей погибли, сражаясь вместе с отцом против Ктулу.

— А дочери у него есть?

— Нет, все его дети умерли. И жена тоже.

Мы остановились футах в пятидесяти от развалин. Хотя, интересно, можно ли кучу камней назвать развалинами?

— Когда-то здесь была крепость. Одна из пустынных крепостей моих предков. Они приезжали сюда поохотиться.

— Когда это было? Как давно?

— Этого, Радклифф, я вам сказать не могу. Отец запретил.

Воздух вокруг нас был наполнен стрекотанием каких-то насекомых, возможно цикад. Других звуков не было. Где-то далеко, очень далеко, виднелись черные шатры и пасущиеся животные бедуинов. Мне казалось, что я даже могу различить фигуры двух пастухов, но уверен я в этом не был, поскольку они были очень далеко.