Читать книгу "Сыщик - Александр Бушков"

Если аппарат примет гораздо более малые размеры, наступитсущий ад. Мужья получат возможность следить за женами — и наоборот,коммерсанты… за конкурентами… да чёрт возьми, превеликое множество народаполучит возможность исключительно из гаденького любопытства вторгаться в чужиеинтимнейшие секреты, в точности так, как это делает сейчас гогочущая пьянаякомпания… Да и в нынешних своих размерах аппарат, в общем, вовсю можетприменяться для всех вышеперечисленных целей — а также для таких, которые нашенеизвращенное воображение пока что и представить себе не может. Боже мой, какимубогим анахронизмом окажутся подглядывающие за купальщицами развратники,производители порнографических картинок и прочих эротоманских утех… Дойдёт дотого, что мы их будем вспоминать не с отвращением, а едва ли не с умилением…

Появятся новые профессии — в точности так, как появилисьшофёры, кинематографисты и монтёры по починке телефонов. Одни будутустанавливать в тайне объективы, другие — за столь же приличную плату искатьустановленные. Глупо думать, что случится иначе: человечество испокон вековобладало умением с завидным постоянством приспосабливать любое изобретение,любую техническую новинку для самых гнусных целей — так что иные изобретателиещё успевали в ужасе и омерзении проклясть дело рук своих. Речь идет об особовпечатлительных, понятно — многие совершенно не озабочиваются моральнымипоследствиями своих изобретений. Наподобие присутствующего здесь господинаШтепанека: для него, конечно, унизительно вот так использовать гениальноетворение своего ума — но ведь, дабы добыть средства к существованию,преспокойнейшим образом прислуживает своим аппаратом этой кучке богатыхбездельников, пресыщенных прежними развлечениями и оттого очаровавшихся новым.Как истинному интеллигенту и положено, внутренне негодует, презирает про себясвоих нанимателей — но служит-то как миленький, а ведь никто его не неволил,нож к горлу не приставлял, не пугал и не принуждал ничуть…

Бестужев чуточку испугался той бездны, что емуоткрылась, — того будущего, которому неминуемо предстояло наступить, техаппаратов, что покончат с секретами и частной жизнью. И ведь прекраснопонимаешь, что всё именно так и случится…

Не всё, конечно, так мрачно. Пулемёты, броненосцы,скорострельные орудия и автоматические пистолеты всё же не уничтожиличеловечество, порнографические карточки не обрушили окончательно моральныеустои — да и порнографическая литература не отвратила окончательно лучшую частьчеловечества от Шекспира и Пушкина. Точно так же и аппарат Штепанека пришироком его распространении всё же не сделает частную жизнь совершенно открытойлюбому беззастенчивому соглядатаю. Однако мир наш станет ещё непригляднее инеуютнее, господа… А он и так достаточно непригляден и неуютен, что грехатаить.

Бестужев словно очнулся от кошмара, встряхнул головой,отгоняя печальные мысли — которые, собственно, вовсе и не полагались ему порангу, если можно так выразиться. Он не был философом — да и нисколечко о томне сожалел, он не принадлежал к рефлектирующим интеллигентам, день и ночьозабоченным раздумьями о высоких материях. Он был жестким и целеустремленнымохотничьим псом — и ничуть не тяготился этой ролью. Но всё же и у человека егопрофессии порой могут возникнуть меланхолические мысли, заводящие в такиеумственные дебри, что следует гнать их подальше…

— Эх, ну что ж они так быстро…

— Время позднее, Фери, обоим светочам морали следуетвернуться в свои уютные семейные гнездышки, дабы лишних вопросов не возникло…

Бестужев окончательно вернулся к окружающей реальности.Гомон и сальные шутки прекратились, уступив место разочарованномумолчанию, — любовники одевались, приводили себя в порядок, вновьприобретая высокоморальный, едва ли не возвышенный облик, чуждый всякомупороку…

— А всё же славное было зрелище, господа!

— Кто же спорит, Фери, кто же спорит!

— Пойдёмте выпьем? Ну, как вам забава, князь?

— Сильнейшее впечатление произвела, — сказалБестужев чистую правду.

Глава 11

Все чижи на веточке, а я, бедняжка, в клеточке…

Подходящий момент, которого ожидал Бестужев, в конце концовнаступил. Он знал — в том числе и по собственному опыту — что подобные гулянкирано или поздно начинают рассыпаться. Слишком скучно становится заниматьсяодним лишь винопитием, у сотрапезников возникают самые разнообразныепобуждения, каждый хочет продолжать веселье на свой манер. Так случилось издесь: драгун с парой приятелей засобирались куда-то, впрочем, куда именно и ккому, догадаться было нетрудно по подмигиваньям и ухмылкам других. Лысый Фери счастью оставшихся гостей возжелали предаться ещё одной исконно дворянскойзабаве, картам, — и барон распорядился внести ломберный столик. Наступиловремя, когда собравшиеся пребывают в некоторой неопределённости, ещё незанявшись чем-то вплотную. Кто остался за столом, попивая шампанское, кто внетерпении переминался вокруг устанавливавших столик лакеев, кто бесцельнорасхаживал по зале.

Бестужев понял, что время пришло. Он встал, подошёл коказавшемуся в некотором отдалении от остальных барону и сказал непринужденно:

— Руди, у меня для тебя маленький сюрприз и маленькийподарок… Ты не думал, отчего у меня именно бухарская звезда красуется? Я,помимо всего прочего, ещё и почётный консул Бухары в Вене, эмир мне доверяетнемало серьёзных поручений… Скажу тебе по секрету: он собирается нанести визитв столицу империи, и, как это частенько бывает, я, помимо прочего, имеюполномочия наградить полдюжины сановников…

У барона заблестели глаза, он, кажется, начинал понимать — нобоялся верить своему счастью. Бестужев без тени улыбки, совершенно серьёзнопродолжал:

— Вот мне и пришло в голову: почему я должен вручатьнаграду какому-нибудь скучному гофмейстеру из Шенбрунна, которого я даже и незнаю? Ты — другое дело, Руди, мы друзья, я замечательно провел у тебя время… Вконце концов, всё зависит исключительно от меня, у меня полномочия решатьсамому… — Он подтянулся и заговорил суше, официальнее: — Господин баронфон Моренгейм, позвольте в силу представленных мне полномочий вручить вамзолотой знак ордена Благородной Бухары…

Достал из кармана обитую чёрным бархатом коробочку и нажална шпенёк. Крышка отскочила, взорам предстал лежащий в гнезде из того жечёрного бархата затейливый орден, копия того, что красовался на груди у Бестужева,поменьше размером, правда, зато не серебряный, а золотой.

Барон ни словечка не мог вымолвить, оцепенев в радостномизумлении. Почти насильно вложив ему в ладонь коробочку, Бестужев продолжал ужегораздо развязнее:

— Сказать по совести, Руди, я не могу присовокупить кордену диплом… но в Бухаре иные порядки, это как-никак Азия… Эмир — типичныйвосточный владыка, ему и в голову не приходит на европейский манер сопровождатьорден официальной бумагой. Он просто вручает его награждённому и почитает дело законченным.Таковы уж обычаи…