Читать книгу "Разыскиваются полицией - Ким Уозенкрафт"

А если она, как предрекал Мэл, сумеет устроить нормальную жизнь, заведет детей, станет их нежно растить, выдержит суматоху семейного существования и доживет до того дня, когда старший сын окончит школу, но по дороге на выпускную церемонию ее арестуют и опять посадят за решетку? Что надо от нее властям? Что они готовы у нее отнять? Все, что сумеют, украдут каждую минуту ее существования, и лишь только потому, что имеют силу. Не проще ли оставаться вне закона, находиться постоянно в бегах и не пытаться вести нормальное существование? Гейл не испытывала уверенности, что стремится к нему, даже если бы были возможности. Когда она вспоминала детство в своей более чем нормальной семье и родителей, которых любила, а с годами научилась уважать такими, какими они были (после ее заключения их политические взгляды стали значительно глубже), когда она вспоминала былую жизнь в их пригороде, то сильно сомневалась, что захотела бы вернуть ее. Она была бы такой же удушающей, как тюрьма. А в некоторых отношениях даже коварнее.

Дайана закрыла глаза, и веки Гейл тоже стали сдаваться усталости, силам тяготения и бог знает чему еще; она почувствовала, как тело окутывает теплый туманный покров сонливости. В тюрьме Гейл этого не понимала, но здесь ей стало ясно, что за решеткой она по-настоящему не отдыхала. Спала — да, лежала с закрытыми глазами, даже видела сны, но настоящего отдыха не было. Не попадала в то место, где происходило обновление и подзарядка. Гейл вздохнула: «Господи, как хорошо!» — и задремала.

Она проснулась от того, что хлопнула дверь купе, открыла глаза и не могла сообразить, что происходит, пока не узнала в темноволосой, коротко подстриженной девушке Дайану. Она казалась испуганной, Стояла, прижавшись спиной к двери, сжимая в руке газету «Нью-Йорк пост».

— Ты не поверишь! — Она подала ей газету.

Они были на первой полосе, рядышком. Две ужасные тюремные фотографии из их дел, под подбородками номера. Ниже — заголовок черным жирным шрифтом:

ДВЕ ЗАКЛЮЧЕННЫЕ В БЕГАХ

Перебежчица из бывших полицейских и бывшая революционерка совершили дерзкий побег из тюрьмы

Гейл не сводила глаз с газеты и благодарила судьбу, что журналисты сумели раздобыть ее фотографию почти двадцатилетней давности. Ее глаза горели дерзким презрением, волосы бурно завивались и рассыпались по худеньким плечам. Она посмотрела на свое отражение в зеркале на двери купе. Ничего похожего на снимок в газете. Если в ней и осталось какое-то презрение, то она испытывала его лишь в тех случаях, когда позволяла себе, да и то умела скрывать. Глаза сделались спокойными. Буйство кудрей покорилось прическе. Если она наденет деловой костюм, то сойдет за юриста, биржевого брокера или исполнительного директора. Отвратительно, но полезно.

Дайане повезло меньше — ее фотография была сделана всего несколько месяцев назад. Но прическа и цвет волос многое изменили. Гейл решила, что не всякий патрульный узнает ее, если только она не повесит на себя пистолет и не примется размахивать им перед носом каждого встречного. Она выглядела довольно хиппово, но стильно.

— Ты читала?

— Нет! — фыркнула Дайана. — Увидела, что кто-то оставил на столе в вагоне-ресторане, и взяла.

Гейл развернула газету. Там оказалась фотография тюрьмы Сандаун, которая выглядела как замок мазохистов. И еще одна фотография Гейл вместе с другими заключенными, ее, как она вспомнила, сделали, когда действовала программа ликвидации безграмотности, а федералы стремились продвигать все замечательные программы реабилитации преступников, которые сами же предлагали. Это было связано с перспективой финансирования на следующий год. Гейл взглянула еще раз на старую фотографию и немного успокоилась: по тому, что напечатала газета, ни ее, ни Дайану узнать не сумеют.

— Недоумки! — воскликнула Гейл. — Кретины! Это все Джонсон. Готова спорить, он.

— Что такое? Ради Бога, объясни! — не выдержала Дайана.

— Журналист ссылается на работающий в тюрьме неназванный источник, который утверждает, будто несколько месяцев ему было очевидно, что я готовлю побег и принудила бежать тебя.

— И что из того? — улыбнулась Дайана. — Почему ты считаешь их настолько глупыми?

— А ты бы работала в тюрьме, если бы имела возможность получить другую работу? Какую угодно?

Дайана устроилась на небольшом сиденье рядом с Гейл и прочитала статью.

— Не исключено, что это даже нам на руку. Если они действительно так считают, то должны предположить, что я вскоре от тебя сбегу или мы уже расстались.

— Самое умное для нас изображать мать и дочь.

— С меня довольно собственной матери — боюсь, не справлюсь.

— Притворись.

— Слушай, давай останемся подругами, а не родственницами. Кроме того, ты не выглядишь достаточно в возрасте, чтобы сойти за мою мать.

— Тюрьма законсервировала. Чистоплотная жизнь, постоянный распорядок. Выглядишь молодой, даже если чувствуешь себя мафусаиловым деревом. Вроде того, что растет в Калифорнии. Иногда в тюрьме я ощущала себя именно так — укоренившейся и растущей там тысячи лет.

— Мама не пойдет, — решительно заявила Дайана.

— Почему?

— Это слово оставляет дурной привкус на моем языке.

— Ты говоришь о ней, точно она монстр.

— Она и была монстром. Своего рода.

— Она была больна, Дайана.

— Откуда тебе знать? Ты ее ни разу не видела.

— Зато видела много таких, как она. И могу сказать тебе вот что: ты должна простить ее и жить дальше. Конечно, мы не слишком хорошо друг друга знаем, но мне кажется, в тебе слишком много злости. Я понимаю, что значит…

— Может, понимаешь, а может, и нет.

— Понимаю, что значит носить в душе столько злости. Она съедает тебя. Тебе следует избавиться от нее.

— Научишь, как это сделать?

— Тебе придется решать самой.

— Ладно, на досуге подумаю. Что там пишут еще?

Гейл пробежала глазами статью до конца.

— Самые разыскиваемые в Америке. На этой неделе полиция охотится за нами больше, чем за кем-либо иным.

— Черт бы их побрал!

— И еще Интернет. Наши фотографии поместили в Интернете, а я даже не представляю, что это за штуковина.

— Не парься. — Дайана ходила из стороны в сторону — три шага туда, три шага сюда — и чуть не натыкалась на стены. — Просто наши лица увидит множество людей. Мы спеклись.

— Ничего подобного. Не надо так говорить. И, пожалуйста, сядь. Надо просто шевелить мозгами. Наша внешность отличается от того, что изображено на фотографиях. Документы вполне солидные. У Мэла хорошие связи. Самые лучшие.

— Что еще? — Дайана снова села с ней рядом и посмотрела на газету.

— Похоже, им не удалось заполучить комментарии родственников. Дальше говорится, будто ты объявила себя невиновной. А я больше не признаю насилия.