Читать книгу "Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин"

человек, потеряв всего лишь трёх бойцов. В эскадроне, за редким исключением, все были казаки – уроженцы верховых станиц Дона. Они и здесь не изменили вековым казачьим традициям: после боя, несмотря на протесты двух коммунистов эскадрона, чуть ли не половина бойцов сменила старенькие шинели и теплушки на добротные дублёные полушубки, снятые с порубленных повстанцев».

В начале декабря повстанцы вернулись к границам Верхне-Донского округа. Здесь появляется ещё один персонаж «Тихого Дона» – Иван Павлович Малкин, тот, что сватался к будущей жене Шолохова. Создав спецотдел войсковой и агентурной разведки по ликвидации банд, он принялся за работу.

9 декабря Малкин установил, что на границе с Воронежской губернией в районе Маньково-Калитвенской стоит отряд в 1000 сабель при 24 тачанках. Ещё два отряда повстанцев находились в то же время под Кантемировкой и Анно-Ребриковской, а третий – 800 штыков и 200 всадников – в районе Богучара. Повстанцы взяли хутора Фатеев и Попов, станицы Глазуновскую и Усть-Медведицкую. 18 декабря вспыхнуло восстание в слободе Михайловке Богучарского уезда.

Интенсивность боевых действий в зиму с 1920 на 1921 год была почти такой же, чем годом или двумя раньше. Шолохов в буквальном смысле вырос на Гражданской войне.

В «Тихом Доне» в эти же дни после ранения возвращается в хутор Татарский Григорий Мелехов. Он воевал в Красной армии, участвовал в боях с поляками, ходил на Крым. Михаил Кошевой встретил Мелехова неприязненно: он так и не простил ему участие в Вёшенском восстании. На другое утро Григорий зашёл к бывшему ординарцу Прохору Зыкову, и тот рассказал ему последние новости:

«– Восстание в Воронежской губернии, где-то за Богучаром, поднялось.

– Брехня это!

– Какая там брехня, вчера сказал знакомый милиционер. Их как будто туда направлять собираются.

– В каком самое месте?

– В Монастырщине, в Сухом Донце, в Пасеке, в Старой и Новой Калитве и ишо где-то там. Восстание, говорит, огромадное.

– Чего же ты вчера об этом не сказал, гусь щипаный?

– Не схотел при Михаиле говорить, да и приятности мало об таких делах толковать. Век бы не слыхать про такие штуки, – с неудовольствием ответил Прохор.

Григорий помрачнел. После долгого раздумья сказал:

– Это плохая новость.

– Она тебя не касается. Нехай хохлы думают. Набьют им зады до болятки, тогда узнают, как восставать. А нам с тобой это вовсе ни к чему. Мне за них нисколько не больно.

– Мне теперь будет трудновато.

– Чем это?

– Как – чем? Ежели и окружная власть обо мне такого мнения, как Кошевой, тогда мне тигулёвки не миновать. По соседству восстание, а я бывший офицер да ишо повстанец… Понятно тебе?

Прохор перестал жевать, задумался. Такая мысль ему не приходила в голову. Оглушённый хмелем, он думал медленно и туговато.

– При чём же ты тут, Пантелевич? – недоумённо спросил он.

Григорий досадливо поморщился, промолчал».

В числе прочего Прохор Зыков сообщил Мелехову ещё одну исторически подтверждённую новость: «Платона Рябчикова с месяц назад расстреляли». Это реальное историческое лицо, бывший белогвардейский офицер, участник бандитских действий в окрестностях Каргинской, действительно пойманный и расстрелянный.

27 декабря Верхнедонской окружной исполком выпустил обращение: «Если население хочет избегнуть тех наказаний, которое понесут за укрывательство бандитов, оно должно на хуторских собраниях немедленно вынести постановления:

– о выдаче скрывающихся бандитов и дезертиров;

– об охране советских работников, которые работают в хуторе или около него;

– о немедленной сдаче оставшегося оружия».

И следом ещё более жёсткий приказ № 37:

«Всем станисполкомам, хуторским советам, милиции, всем гражданам округа:

– всех пойманных с оружием в руках расстреливать на месте;

– в хуторах, в которых будут случаи убийств советских работников, брать заложников из числа кулаков и богатеев;

– в случаях, если после взятия заложников убийства в хуторе повторяются – заложников расстреливать;

– хутора, поднявшиеся против Советской власти, беспощадно сжигать».

* * *

Любопытную историю Шолохов рассказал в устной беседе уже в 1982 году: как его отправили с пакетом в станицу Вёшенскую к председателю окрисполкома Михаилу Петровичу Мошкарову.

Привёз, вручил. В кабинете людно, накурено. Ведут речь про местные банды. В те дни окружком мобилизовывал коммунистов в ЧОН – прежний состав повыбили. Мошкаров, прочитав донесение, спрашивает Шолохова: как дела в Каргинской? Дежурят ли по ночам чоновцы в ревкоме?

– А сколько там всего-то в отряде чоновцев? – досыпал вопросов военком, сидевший рядом с председателем.

– Душ двадцать будет, – отвечает Шолохов.

– Что ж так мало? А ты чоновец?

– Нет. Хотел вступить, отказали.

– Я тебя рекомендую в ЧОН, – сказал Мошкаров.

История на этом обрывается; Шолохова в ЧОН так и не взяли, но что характерно – Шолохов появляется в окрисполкоме примерно тогда же, когда туда является на регистрацию Григорий Мелехов.

«Тихий Дон»: «В окружном военном комиссариате было многолюдно и шумно. Резко дребезжали телефонные звонки, хлопали двери, входили и выходили вооружённые люди, из комнат доносилась сухая дробь пишущих машинок. В коридоре десятка два красноармейцев, окружив небольшого человека, одетого в сборчатый романовский полушубок, что-то наперебой говорили и раскатисто смеялись. Из дальней комнаты, когда Григорий проходил по коридору, двое красноармейцев выкатили станковый пулемёт. Колёсики его мягко постукивали по выщербленному деревянному полу. Один из пулемётчиков, упитанный и рослый, шутливо покрикивал: “А ну сторонись, штрафная рота, а то задавлю!”».

В который раз видим, что Шолохов сюжет чаще всего строил так, чтоб главный герой видел своими глазами ровно то, что тогда же видел своими глазами автор. Каждая деталь говорит о зримой достоверности, – колёсики пулемёта на выщербленном полу, весёлый пулемётчик, – тот самый, что, выходя на улицу, столкнулся с Шолоховым.

Согласно роману, в станице Вёшенской Мелехов встретил нашего общего знакомого.

«Григорий повернулся. К нему подходил Яков Фомин – однополчанин Петра, бывший командир мятежного 28-го полка Донской армии.

Это был уже не тот Фомин, нескладный и небрежно одетый атаманец, каким его некогда знавал Григорий. За два года он разительно изменился: на нём ловко сидела хорошо подогнанная кавалерийская шинель, холёные русые усы были лихо закручены, и во всей фигуре, в подчёркнуто бравой походке, в самодовольной улыбке сквозило сознание собственного превосходства и отличия.

– Какими судьбами к нам? – спросил он, пожимая руку Григория, засматривая в глаза ему своими широко поставленными голубыми глазами.

– Демобилизован. В военкомат заходил…»

В разговоре Фомин вспоминает, как дружил с покойным Петром Мелеховым (на самом деле, как мы знаем, с Павлом Дроздовым), и даёт Мелехову прямой совет: уходить. Его, как бывшего белого офицера, пусть и воевавшего за красных, ничего хорошего не ждёт: «За эту неделю трёх подхорунжих с Дударевки привезли, одного с Решетовки, а с энтой стороны Дона их пачками везут, да и простых, нечиненых, казаков начинают щупать».

Через несколько дней Григорий Мелехов бежит из Татарского – это в романе.

Что до реальности, то в феврале 1921 года в Нижне-Ермаковском хуторе собралась повстанческая группа из