Читать книгу "Американская империя. Прогноз 2020–2030 гг. - Джордж Фридман"

В свою очередь, праймериз и модель общества, непосредственно контролирующего власть, были направлены против доминирования партийных лидеров и на повышение прозрачности властных отношений. Однако такой подход не учитывает тех, у кого особые запросы. Лидеры могли решить проблемы с предоставлением госуслуг особым группам населения. Теперь же все были равны, и доступ к государственным службам подвергся необходимым изменениям в этом отношении. Исключений предусмотрено не было – их требовалось предотвращать.

Система праймериз также поляризовала и политику. Отбор кандидатов превратился из процесса, которым руководит партийный лидер, во все более идеологический. В конце концов, это и стало одной из причин падения института лидеров; доктринеров от дела отстранили. Со столь малым количеством избирателей в праймериз выигрывал тот, кто больше всего об этом заботился. Таким образом, система праймериз была отдана на откуп меньшинству приверженцев, которые, несмотря на работу или дождь, необходимость отвезти детей в музыкальную школу и приготовить ужин, отправлялись во вторник[39] голосовать. Те, кто мог справиться с такими житейскими проблемами или же их не имел, контролировали избирательный процесс так же строго, как и некогда партийный лидер.

Новые отношения между гражданином и правительством, которые вступят в игру в 2020-х годах, не будут повторять старую политическую систему. Слишком многое изменилось. Но принцип, согласно которому политическая система должна и решать индивидуальные, личные запросы, и обеспечивать компетентное управление, вызовет сдвиг. Обратите внимание: старая система дала таких президентов, как Авраам Линкольн, Теодор Рузвельт, Вудро Вильсон, Франклин Рузвельт и Дуайт Эйзенхауэр, не считая менее значимых фигур. Дело в том, что, если судить по результату, система партийных лидеров была, безусловно, не хуже праймериз, а возможно, во многих отношениях даже лучше. Но, помимо личностей, система лидеров старалась обслуживать и привлекать неидеологические массы, предотвращая влияние на систему со стороны доктринеров – представителей меньшинства голосов и сдерживая поляризацию, которая проявилась в полной мере на нескольких выборах в течение последних лет третьего институционального цикла.

Еще важнее рассмотреть это с точки зрения федеральной власти как института. Создание строго безличной системы, управляемой технократами, которые предпочитают устанавливать жесткие рамки для процесса, неизбежно оставляет без ответа многие нужды граждан, которые нельзя было предугадать заранее. Всегда есть особые ситуации, которые должны рассматриваться, но не вписываются в правила. В эпоху партийных лидеров это можно было бы решить, обратившись к ним за помощью: во многих случаях их телефонного звонка в нужные инстанции было достаточно. Больше такого нет. Нет никого, кто управлялся бы со всеми хитросплетениями системы. Эта система честна, но негибка и сложна для постижения. Федеральная власть – это огромный механизм, доступ к которому ограничен и непрост, а желающих получить его слишком много.

Ни одна из форм представительства не была идеальной, и в течение следующего десятилетия, в дополнение к другим приближающимся кризисам, этот конфликт перерастет в противоборство узкой специализации и здравого смысла. Сторонники узкой специализации могут резонно заметить, что проблемы сложны и должны решаться экспертами. На стороне здравого смысла будет аргумент о том, что методы и решения, используемые подобными экспертами, не в состоянии справиться с проблемами, потому что на идеальное решение с практической точки зрения уходит так много времени и оно до такой степени не считается с реальной жизнью граждан, что в результате создается только иллюзия решения. Эксперты будут считать своих оппонентов профанами, не способными осознать всю сложность явления. Оппоненты же укажут на то, что эксперты больше заинтересованы в защите собственных позиций и полномочий, чем в рассмотрении ситуации. И все эти прения будут усугубляться взаимным недоверием и отвращением.

В течение 2020-х годов данный конфликт, усиливаясь, не ограничится правительством. Технократия – в такой же степени социальный класс, как и руководящие органы. Например, журналисты традиционных вызывающих доверие газет, ранее называемых авторитетной прессой, утратили свою репутацию. Опрос Gallup, проведенный в 2017 году, показал, что только 27 % респондентов в какой-то степени доверяют газетам. По данным опроса, проведенного Американской ассоциацией содействия развитию науки, лишь 14 % государственных университетов имеют высокую репутацию. Согласно сведениям Gallup, наибольший авторитет в обществе имеют военные структуры, которым доверяют около 75 % опрошенных, и полиция (примерно 58 %). То есть больше всего доверяют тем государственным структурам, которые считаются не имеющими отношения к технократии. В 2015 году опрос Исследовательского центра Пью показал, что только 19 % американцев доверяют федеральному правительству. Следует отметить, что эти данные были получены до избрания Трампа. Кризис начался не с Трампа – скорее он закончился его приходом к власти, и Трамп чувствует это недоверие и извлекает из него выгоду. Результаты опросов отражают противостояние между правительством, СМИ и университетами, с одной стороны, и возникающей оппозицией – с другой.

Даже если бы вышеописанный кризис был единственным пришедшимся на 2020-е годы, то этого уже было бы достаточно для тревоги. Но мы также стоим перед лицом социально-экономического кризиса, который достигнет своего пика примерно в это же время, и к тому моменту он тесно переплетется с институциональными осложнениями. Как уже говорилось в предыдущих главах, суть экономического циклического кризиса проистекает из самого его успеха. При Рейгане реформа налоговой системы увеличила капитал, доступный для инвестиций, что, в сочетании с новой базовой технологией – микросхемой, – создало новую экономическую и социальную реальность. Деятельность недавно созданных компаний вроде Microsoft и Oracle изменила принципы функционирования экономики. Возник новый класс людей, сделавших себе состояние в сфере высоких технологий, но вместе с тем данный класс способствовал упадку старой промышленной системы. Инвестирование, предназначенное для повышения эффективности промышленных предприятий, привело к сокращению их рабочего штата. Позже, когда прибыль от вложения в экономику, основанную на новых электронных технологиях, резко увеличилась, в то время как доходы от промышленного производства оставались на том же уровне, был предпринят перенос производства в зарубежные страны, что вызвало массовую безработицу и неполную занятость рабочих.

Очевидно, что эта ситуация вызвала и в будущем десятилетии будет продолжать вызывать серьезное недовольство среди людей, занятых в производственном секторе и потерявших свое стабильное положение. Это не только экономическая, но и культурная проблема. Технократия в широком понимании дестабилизировала не только экономические основы промышленного рабочего класса, но и его культурные ценности. Традиционные убеждения, усвоенные рабочими в церкви, до сих пор являются для них значимыми принципами, а не формами фобии (как их принято сейчас считать). Федеральная же власть, будучи частью технократии, присоединилась и даже возглавила это нападение на привычные ценности трудящихся, посчитав, что слабеющий рабочий класс мало что может предложить в экономическом или социальном плане. Избрание Трампа в этом отношении уже не является значимым фактом, равно как и массовые увольнения рабочих. Многое из того, что происходит сейчас, связано с системным сдвигом в экономике.