Читать книгу "Дон Иван - Алан Черчесов"

– С чего это вдруг патриот? – Жанна насторожилась.

– С того, что идейный убийца. По глазам вижу. Щурится, как сквозь прицел переносицу щупает. Да ты посмотри на него: он тут всех не на их миллионы, а на патроны в уме пересчитывает. И шрам у него нехороший… Скоро с войны?

– Недавно.

– Противно?

– Противно.

– А страшно?

– И страшно.

– Я не про там, а про здесь.

– Я тоже про здесь. И про там.

– Так отстреляй половину. А я тебя чиркну в роман.

– Придется встать в очередь, – предупредила Клопрот-Мирон. – Но ты быть вторым не захочешь.

– Не захочу, – подтвердил Фортунатов и обратился ко мне: – У меня и жена была девственница. Кстати, куда подевалась эта болтливая дрянь?

– Я здесь, – отозвалась высокая дама.

– Мария, – представил ее Фортунатов. – Моя стыдливая Пенелопа. Не одобряет три “а”: аборты, алкоголь и адюльтер. Где ты шастала, милая?

“Милая” сразу сменила окрас на щеках: восковую, недужную бледность окропило болезненно-ярким румянцем. Наклонившись к мужнему уху, Мария в него зашептала.

– Тебя только что вырвало? – уточнил Фортунатов, повергнув супругу в смятение. – Сколько бесов исторгла?

– Животное. Циник, – полузевнула Клопрот-Мирон и, предъявив язычок, угостилась оливкой из бокала с мартини. – Не люби его, Маш. Сплошной негатив. Послушать его – так даже от Бога исходит запах носков. Хуже всего, что твой муж с Ним знаком. Судя по книгам, он с товарищем Господом запанибрата.

– Мой главбух, – кивнул Фортунатов. – Господь партнер выгодный: судебной повестки Ему не предъявят, так что счета в нашей фирме обязан подписывать Он.

– Матя, мне плохо, – сказала Мария. – Пойдем?

– Рановато, Мартыша. Потерпи, пока надерусь… Здрась-те! Что нового? Очень рад. Ах, вот как?.. Передавайте Самсону привет… Поганец опять на рогах. Жрет кокаин, что верблюд соль трескает. Не пройдет и года, откинет копыта. И поделом. Не люблю наркоманов.

– Это еще почему? – озадачилась Жанна, прекратив шарить в сумочке.

– Только кайфотикам не понаслышке известно, что секс в жизни – не главное. Великую тайну сию тысячи лет охраняли жрецы, а эти засранцы распространяют по миру, как дизентерию. Цивилизации угрожает тотальная импотенция и поголовное вымирание от передоза и ломок. Да и хрен с ней, с цивилизацией. На наш век ее корчей хватит… Выпьем, служивый! Водочки? Правильно. А я потравлюсь абсентом, от него мозга не гудит, а чумеет… Вот, кстати, и виновник торжества. Стойте рядом, если хотите избегнуть его поцелуев. Как всякий киллер, Мизандаров печется о целости рук… Поздравляю, Марклен, дорогой! Пятьдесят – это меньше, чем ты заслужил. Живи нам на радость.

Не уловив иронии, юбиляр приложил ладонь к сердцу, поцеловал себе пальцы и послал нам щепотку своих нежных чувств. Он был тощ и красив, как бывает красива жестокость, пока ее принимают за мужество.

– Харизматичная тварь, – сообщил Фортунатов вполголоса. Мария звякнула зубом о стакан и насторожилась. – Хотя обычно его знакомые не спешат становиться его же друзьями. Потому что друзья симпатяги Марклена больше всего опасаются вдруг потерять его дружбу. Так повелось, что друзей его отличает на диво плохое здоровье. А с дружбанами бывшими просто беда…

– Те здоровья лишаются напрочь, – добавила Жанна и, пересекшись взглядами с Мизандаровым, преисполнила взор обожанием.

Юбиляр окучивал зал по периметру и переходил от одной группки к другой, чтобы принять поздравления. Прямая спина, носки сильно врозь, проворный шажок – такая же точно походка была у нашего старшины, ходившего в лазарет наблюдать ампутации.

– А чем ваш Марклен занимается?

– Санитария финансов, – определил Фортунатов. – Если вы уважаете Мизандарова и у вас возникли проблемы, он их уладит – за подходящую мзду. Если вы Мизандарова не уважаете и у вас нет проблем, он их организует, только возьмет подороже.

– Что здесь делаем мы? – спросил я у Клопрот-Мирон.

– Уважаем, – ответила Жанна. Найдя то, что искала, она облегченно вздохнула и защелкнула сумочку. – Как и все остальные. Я вас ненадолго оставлю.

– Чертова баба! – посетовал Фортунатов, глядя ей вслед, хлопнул рюмку и закусил бутербродом с икрой. Несколько зерен скатилось на папийонку, разжаловав перламутровую бабочку в рядовую капустницу. – Хороша, богата, талантлива, заполучила героя в постель – а туда же. Сам тоже нюхаешь?

– Пока лишь принюхиваюсь.

– Вон Бермудский, банкир. Ты хотел его видеть, – сказала Мария.

Матвей ринулся в гущу толпы и взялся резать по залу жирную диагональ. Завидев его, банкир сделал движение к выходу, но спрятаться не успел. Фортунатов сграбастал его в объятия, облизал кисть его даме и оживленно заговорил, прерываясь свирепо на хохот. Мария кусала губы и, не заметив потери платочка, мяла в пальцах уголок пустоты. Я поднял, протянул и ободряюще улыбнулся. На минуту мы оба погрязли в молчании. Оркестр играл тишину, ограждая ее стоном скрипок от гама толпы. Вдруг Мария коснулась меня и спросила:

– А у вас бывает так, что внезапно, без всякой причины, вы чувствуете, что сошли с ума? Когда нападает странное недомогание, и вы не можете понять, что делаете в этом месте, в этом мгновении и даже в самом себе? С вами бывает что-нибудь в этом роде или мне пора обратиться к врачу?

Я взвесил в уме кое-какие прискорбные факты.

– Со мной бывает похуже: иногда я не знаю, какого черта в себя воротился.

– Кха! – был короткий ответ.

Им дело и ограничилось: со смехом, в отличие от слез, Мария была не в ладах.

– Ничего себе скакунок, прыткий! – услышал я сзади. – Уже и к Мышке колышки подбивает.

– Познакомься, Дон, это Клара. Я тебе говорила…

Оглядев любовницу Клопрот-Мирон, я признал, что та своим видом сразит наповал здесь любого – от первого бабника до последнего трезвенника. Смотрелась Клара эффектно, как записная ракалия, сведшая в гроб очередного психолога. Мускулатуры в ней было несколько больше, чем требовалось, что самой Кларе определенно нравилось. Судя по всему, Клара вообще Кларе нравилась. Она была насквозь порочна и напоказ горда тем, что порочна насквозь. Облаченная в черный шелк, прошитый мутным жемчугом и блестящими смуглыми дырами, Клара струилась тугой антрацитной волной, но не вытекала из себя даже каплей. Наряд ее состоял сплошь из вырезов, тут и там обнажавших ощутимо опасное тело, на котором наличие ткани обнаруживалось скорее благодаря ее удачному отсутствию, нежели обглоданному присутствию. При всех прорехах у платья Клары было одно преимущество: его хотелось сорвать.

– Она так хороша, что меня будто бы исхлестали пощечинами.

– Твой сметливый угодник знает, как подарить комплимент женщине. Даже если она по призванию мужчина.