Читать книгу "О ком молчит Вереск. Вторая часть дилогии - Ульяна Соболева"

— Я не спросил вашего мнения, я сказал, что хочу видеть своего отца. Пусть меня к нему проведут.

Альфонсо ди Мартелли сидел в коляске на веранде. Ветер трепал его седые волосы такие же густые, курчавые, как и в юности.

«Никогда не лги мне, Сальва! Никогда не смей лгать отцу! Я хочу знать, кто на самом деле выкрал ружье и перестрелял фазанов? Кто устроил эту кровавую бойню?

— Я. Фазанов перестрелял я.

— А развесил тушки на деревьях тоже ты?

— Тоже я.

— Предварительно выколов им глаза и вырезав сердце?

— Именно!

— Ты лжешь! Но это не имеет значения. Ты выбрал ложь, а значит, будешь наказан. Но ты всегда можешь передумать и сказать мне правду.

— Я сказал правду, папа.

— Нет…ты солгал. Ты мог бы убить фазана на охоте. Ты мог бы даже перестрелять их в ярости в заповеднике, но ты бы не развесил их на деревьях… а тот, кого ты покрываешь, подло молчит! И в этом еще одно твое преступление!»

И таких преступлений было много….очень много. Только тогда, когда преступник вонзил нож в спину своего защитника, только тогда возникло понимание. Зачем Марко закрыл отца в психушку? Зачем ограничил общение с миром? Старик разговаривал сам с собой. Довольно тихо. Он что-то бормотал неясное и неразборчивое и даже жестикулировал. Сальве показалось, что его сердце не просто сжалось, а его сдавило, как в тисках, и не отпускало.

— Папа…, - позвал очень тихо. Старик замолчал и перестал размахивать рукой. — Это я…

Подошел сзади, не решаясь развернуть отца к себе, боясь, что увидит в его глазах презрение и ненависть.

— Прости, что так долго не приезжал. Китайские тюрьмы славятся строгим режимом, у меня не было возможности навестить тебя, но я писал письма. На Рождество, на твой день рождения и на мамин.

Старик как-то странно затрясся, и Сальва положил руку ему на плечо.

— А я… я говорил ему, что ты жив. Говорииил…Когда ваша мать умерла, я ощутил, как внутри меня стало пусто. Как будто образовалась дыра. И очень долго я ходил с этой дырой внутри. Я говорил этому Тарантулу, что ты жив…я был против этой убийственной коронации. Какой из него капо…он же подлый, вороватый и убогий. Ему нельзя давать власть в руки… Вот почему он запер меня здесь и объявил сумасшедшим, чтобы я…чтобы я не выступил на собрании и не склонил голоса в свою сторону…чтобы место капо не досталось мне. Каждый день меня вывозили на этот берег, и я говорил с твоей матерью. Я спрашивал у нее — не видела ли она тебя там… И она отвечала, что нет, что моего старшего сына, моего храброго и сильного мальчика нет на небесах. Он ходит по земле и дышит земным воздухом. Тогда я спрашивал у нее, почему он не приезжает за мной? Неужели возненавидел меня, как и его младший брат? Неужели проклял, как и он, и никогда не простит старика? Я…просил прощения за то, что воспитывал его и был строг с ним, я…просто хотел его увидеть. Моего мальчика. Прямого, открытого и слишком доброго, чтобы видеть то исчадие ада, которое он покрывает…Прости…меня…

Сальваторе сжимал худые плечи старика и ему казалось, что морская соль ветром брызнула ему в глаза и теперь разъедает склеры, мешая видеть горизонт и ясно-голубое небо. Так жжет, что от этой соли стали мокрыми щеки.

— Твой сын очень похож на тебя…не знаю, каким дьявольским образом он отнял и его….

Старческая рука накрыла руку Сальваторе, лежащую у него на плече. И Сальва тихо сказал:

— Поехали домой, папа. Я приехал тебя забрать.

Они ждали их на улице — Чезаре и Вереск. Издалека можно подумать, что они не мать и сын, а брат и сестра. Парень заботливо накинул матери на плечи кофту, а она взволнованно смотрела, как Сальваторе и Альфонсо покидают здание лечебницы.

Ветер играет складками ее легкого платья, и оно то полностью прилипает к ее большому и округлому животу, то скрывает его под мягкими фалдами свето-сиреневого цвета. При взгляде на этот живот Сальваторе прострелило током, передернуло каким-то первобытным ощущением собственного превосходства. Это его работа. Вздуть ее животик ребенком, и он не собирался останавливаться. Одна мысль, что каждый раз его дикая страсть будет воплощаться внутри нее в материальное доказательство их любви, сводила его с ума.

— Она…, - тихо сказал Альфонсо.

— Она, — настойчиво и гордо повторил за ним Сальваторе.

— Когда-то твоя мачеха сказала, что ты свихнулся на этой девчонке, и что твои чувства граничат с сумасшествием, и я должен готовиться к свадьбе. Я ей не поверил и назвал это блажью и гормонами. Я был против этого брака…мелким людишкой был Микеле, недостойным, нечистым на руку. А она была права…прозорливая и умная женщина, которой хватало силы воли не демонстрировать свой ум другим и оставаться на вторых ролях. Сейчас у тебя был бы еще один брат…но Тарантул не дал ему родиться. Как же он всех ненавидел….тебя, меня, ее, нерожденного малыша и себя. Иногда мне становилось страшно, что это чудовище мой сын… Но… я любил его. Да, я его любил. Ты отвезешь меня на его могилу?

И перед глазами возник склеп ди Мартелли, куда он принес урну с прахом брата…Это была его единственная ложь Вереск. Тот, что она развеяла над мусорной кучей, не принадлежал Марко.

Потом, когда-нибудь Сальваторе расскажет ей об этом. А сейчас он принес урну к могиле матери, сам взял лопату и выкопал неглубокую яму сбоку от ее могилы.

— Я обещал тебе заботиться о нем… и я заботился, как мог. Вот он, твой сын…все могло быть иначе, но он выбрал собачью жизнь и собачью смерть. Прости… я не смог сделать его лучше, не смог уберечь. Дальше ты…теперь он пришел к тебе. Ты не злись на него, мама. Прости его, как я простил. Ведь он мой младший брат и твой младший сын.

— Отвезу, отец…Отвезу.

Вереск не решалась подойти. Она стояла позади Чезаре и смотрела то на меня, то на своего свекра.

— Подойди дочка…, - тот поманил ее пальцем.

Впервые назвал дочкой. Тогда, когда она жила в качестве жены в его доме, ни разу не называл. Вереск дождалась одобрительного кивка от мужа и подошла к Альфонсо. Ветер снова всколыхнул ее платье, и оно красноречиво облепило живот.

— Еще одного внука ждете…правильно. Ди Мартелли всегда славились огромными семьями. Что такое один ребенок или два…Генофонд должен расти. Ди Мартелли должно быть много.

— Мы…еще не знаем, кто это — мальчик или девочка.

— Мальчик. У Мартелли не рождаются девочки. Тайное проклятие рода. Назовите его…Лука…так его бабушка мечтала назвать своего третьего сына. Лука….

Сказал на полном серьезе, а потом рассмеялся, и Вереск натянуто улыбнулась. Сальваторе знал, что она чувствует себя скованно, хотя именно она предложила забрать старика домой.

— Ты…, - ткнул пальцем в Чезаре, — иди сюда.

Парень решительно подошел к деду, и тот поманил его еще ниже, а потом схватил за воротник и притянул к себе.