Читать книгу "Непобедимое солнце. Книга 2 - Виктор Пелевин"

И я это сделала – развернула ее к себе и поцеловала.

Получилось очень страстно и наполовину танцевально, по-испански. Я бы сказала, по-тореадорски – движение вышло таким резким, что руки Наоми мотнулись в воздухе как два полотенца.

Рядом одобрительно заверещали пожилые розовые туристы, катившие по променаду инвалидное кресло. В кресле сидел совершенно уже отрешенный от всего земного старец – видимо, вождь клана – в синей кепке с надписью «Scotland».

– Пойдем ко мне в гостиницу, – сказала я. – Это прямо на дюне, вон тот дом, видишь? С швейцаром я уже почти договорилась…

Наоми, кажется, не поняла, что я шучу.

Моя комната ей понравилась.

– Классный вид. Море и дюна.

Потом она увидела лежащий у стены коврик для йоги и подушку.

– Ты делаешь пилатес?

– Примерно, – ответила я. – Я медитирую.

– Зачем?

– Успокаиваю ум. Снимаю стресс. Вообще интересно.

– Лучше просто поспать, – сказала Наоми.

Предложение было принято сразу. Вернее, взято за основу. Поэтому про следующий час или два я ничего не буду говорить – все ясно и так. Когда мы наконец угомонились, Наоми закурила самокрутку, и я поняла, что ее сестра приторговывает не только кокаином.

– Ты привезла маску? – спросила я. – Без проблем?

Она кивнула.

– Будешь танцевать в ней?

– Я буду танцевать с двумя веерами. Я тебе показывала ролик?

– Нет, – ответила я. – Обещала, но у тебя телефон разрядился. Наверно, красиво?

– Камню неважно, как это выглядит.

– А что ему важно?

– Я должна выразить, что такое жизнь. Не вообще, а для меня лично. Только не словами, а танцем. Словами я не могу все равно. Камень мне поверит… Я для него как измерительный элемент. Как термометр в заднице у больного, понимаешь?

– У вас на Кубе так ставят термометры?

Она засмеялась.

– Нет. Это жизнь их так ставит.

– На Кубе, – сказала я.

– Ну хорошо, если тебе хочется. Да, на Кубе их ставят именно так. Причем термометры деревянные и очень толстые. Все в занозах и не работают, потому что русские советники выпили из них спирт. Но их ставят все равно, а потом мы поем революционные песни. Тебе легче?

– Значительно, – сказала я. – Вот это и объясни Камню.

– Непременно, – ответила она. – Если еще что-нибудь придет в голову, сразу говори.

– Если серьезно, – сказала я, – расскажи Камню про Главную Песню. Вернее, станцуй эту сказочку.

– Ты еще помнишь? – улыбнулась она.

– Конечно. Это самая лучшая история, которую я слышала.

– Только она не совсем правильная.

– Почему?

– Мой отчим говорил, что бог – одинокий путник. Он не может создать другого бога. А я теперь знаю, что может. Причем запросто. Как ты или я можем сделать бэби. А этот другой бог – может создать третьего, и так далее… Они там не скучают. И для этого им даже партнер не нужен.

– Тебе это тоже снилось?

– Угу, – ответила она. – Это называется «эоны».

– Я знаю, – сказала я. – Варий видел их, когда танцевал в храме. Уже в Риме. Такие как бы древние воронки, или вихри. Что-то космическое.

– Если подглядывать за ними тайком, это вихри. А если они хотят себя показать – это такие же люди, как мы.

– Ты сама их так видела?

Она кивнула.

– Помнишь, я рассказывала – когда Вария убили, две статуи вокруг Камня ожили. Это и были эоны. Не они сами, а их взгляды. Просто присутствие. Мир должен был тогда кончиться. Но не кончился.

– Почему?

– Перед Камнем начала молиться эта девушка с горбатым носом. Жена Вария. Она думала, что молится двум перекладинам, но на нее в это время смотрели эоны, и Камень ждал танца. А она была христианка и молилась о том, чтобы настало тысячелетнее царствие Христа. И оно ведь правда настало… Почти на тысячу лет. С четвертого века – аж до Возрождения. Все это темное средневековье. Я специально в Вики проверяла. Вряд ли просто совпадение, как ты считаешь?

Я только хлопала глазами. Сказать мне было нечего.

– И еще, – продолжала Наоми, – я поняла, что мы ничем не отличаемся от эонов.

– Ага.

– Причем не только мы, но даже кошки и рыбы.

– Рыбы?

– Я понимаю, звучит странно… Но это как… Вот представь, что на разных машинах стоит один и тот же атомный мотор. Сам по себе он бесконечной силы. Но на каждой машине установлен свой ограничитель мощности. У некоторых машин мощность совсем низкая, и это дешевые малолитражки. А у других ограничителя нет, и это гоночные суперкары. Люди, звери и эоны сделаны из одного и того же, понимаешь? Вернее, мы ни из чего не сделаны, а все сделано из нас. Просто у людей такая роль. И если ты правильно все понимаешь, тебя ничего не печалит. Наоборот, весело…

– Прямо обхохочешься. А ты уверена, что Элагабал хотел все закончить?

Она кивнула.

– Почему? У него же все было хорошо. Император Рима. Неужели ему не нравилось?

– Нравилось, – ответила Наоми. – Но он видел, что будет потом. Когда Мировая душа освободится. Когда она разъединится с материей и мир кончится.

– Ты уверена, что мир может кончиться?

– Да. Элагабал почти это сделал. Ему не хватило нескольких шагов.

– И ты тоже знаешь, как это сделать?

Она улыбнулась. Но мне почему-то не понравилось выражение ее лица.

– И что тогда будет?

– Ты сама знаешь, – ответила Наоми. – Высвободится мировая душа.

– Я знаю, – сказала я, – но не понимаю. Тебе понятно, что это значит?

Наоми кивнула.

– Что при этом произойдет?

– Ничего, – ответила она. – Ничего такого, о чем можно рассказать. Чтобы что-то происходило, эонам как раз и нужна материя. Все происходит именно с ней. С душой ничего произойти не может. Если душа высвободится, цирк закроется. Вот как тело умирает без души – умрет и вся Вселенная. Материю никто не будет видеть и чувствовать. Поэтому ее больше не будет, понимаешь?

– А что случится с Мировой душой? Ты тоже видела?

– Видела, – сказала она. – Это ни на что не похоже. Из того, что я знаю. И Элагабал тоже ни с чем не мог сравнить. Не мог даже никому объяснить.

– А ты можешь это описать? Там темно? Светло?

Наоми засмеялась.

– Нет. Там не темно. Там вообще нет никакого «там». Знаешь, я провела пять дней в интернете, пытаясь найти хоть какое-то описание. И только на реддите в одном обсуждении мелькнуло что-то близкое. Не то чтобы это давало представление. Но здесь хотя бы ни одно слово не врет…