Читать книгу "Вскормленные льдами - Александр Плетнёв"

– Жаль, – откровенно расстроился Зиновий Петрович. – Ну что ж, господа! В таком случае не вижу смысла и в преждевременном выходе «Риона» в боевой поиск.

Увидев в дверях «адмиральской» унтер-офицера – старшего группы новых средств связи, личное появление которого говорило о том, что пришёл вызов из Петербурга, адмирал свернул совещание.

Следуя за унтером в радиорубку, продолжая мысленно обдумывать дальнейшие действия отряда, Рожественский немного посетовал: «Дальняя связь это неоспоримо хорошо, но начинаю понимать тех разгильдяев, которые по службе стараются быть подальше от начальства и поближе к… – адмирал потянул носом. – Хм! А из камбуза недурно пахнет! Так вот, к Авелану. Предоставить доклад по утопленным кораблям противника и о захвате угольщика будет, конечно, приятно, но обязательно последует какое-то очередное „полезное“ указание из-под шпица и озвучивание планов, которые им там, на берегах Невы, кажутся гениальными, но здесь на месте совершенно не реализуемыми. Поставим себя на место То́го. Адмирал не дурак и должен понимать, что „условно нашего одинокого Бэра“ заманить в ловушку будет непросто. Что могут для этого предпринять японцы? Сдать, подставив вспомогательное корыто с якобы секретным документом? Кто ж поверит – известно, что истинные самураи не сдаются. Стоп!»

Рожественский даже остановился, заставив сопровождавшего унтера недоумённо воззриться на неожиданно замершего командующего.

До Зиновия Петровича, наконец, дошло, что ему намедни втолковывал Авелан.

«Проблемы То́го или Камимуры это их проблемы. Главное, что нам самим надо влезть в эту ловушку… со своей ловушкой. А когда такие разные люди хотят одного и того же… А ведь, чёрт подери, может и получиться! Вот только „Маншю-Мару“ отпускать смысла не имеет. Слишком далеко пока от коммуникаций японцев, и потому – рано. Оперативная обстановка может ещё сто раз поменяться. Да и нельзя давать японцам много времени на подготовку. Так можно и заиграться. И переиграть самих себя».

* * *

Немного не успевали на «Ослябе», продолжая греметь железом. Или сумерки влажной хмарью легли нежданно раньше.

Бэр просил ещё час и получил его.

По кораблям отряда разбежался сигнал: «Прекратить погрузку, произвести малую приборку, быть готовым к выходу».

Ещё довозили последнее катера и шлюпки, ещё двигались стрелы кранов и скрипели тали… уже в темноте, под вспыхнувшими всевозможными огнями: электрическими лампами, дуговыми фонарями и люстрами, дающими в сечке-мороси мутный ореол и общую иллюзию титанического действа в далёкой загадочной северной бухте.

Поднимали пары в ещё не успевших остыть котлах, сжигая в топках «новенький пенсильванский» антрацит.

С флагмана «скинули радио» на «Ямал», оповещая о намерениях выхода.

Получили «квитанцию».

Пробили стылую туманистую муть мощным прожектором с «Александра», семафоря стоящему чуть дальше к выходу из бухты «Воронежу».

Из темноты рассеянно, но читаемо проморгало подтверждением приёма.

Через час якоря были выбраны, медленно и последовательно корабли стали выходить из бухты, выстраиваясь в походный порядок.

– Прика́жете на «Воронеже» оставить фальшивое название, коль американский транспорт будет у нас в ордере? – спросил Коломейцев, взирая в ночь сквозь забитое мелкими дождевыми каплями стекло «ходовой».

Пароход пока шёл впереди, подсвечиваясь всеми своими огнями. Занять своё место в строю ему разрешили только по выходу из узостей бухты… скорей уж условных, но всё же…

– Полагаете, на «американце» не поймут, что это бутафория? – с ленцой ответил Рожественский.

– Шкипер этот зело корыстный. А вдруг дело до суда дойдёт? А так будет говорить только то, что видел и ни слова неправды. «Аризона» и «Аризона» – поди, отличи да отыщи… Этих «аризон» в САСШ пруд пруди. Точнее морей.

– Распорядитесь, – не стал возражать адмирал.

Барометр не врал и снаружи зрело штормом. Пока шумело балла на четыре. Зиновия Петровича пугали ухудшением погоды, но адмирал и слышать не желал о каких-либо задержках.

– Что сообщили на наш запрос с ледокола?

– Они не хотят рисковать летательным аппаратом – наверху ветер более сильный. Поэтому выдвигаются вперёд, хорошим ходом. Попытаются нащупать «Мару» на пределе своей поисковой системы.

– Передайте, что в охранение им выделяется «Рион». Пусть дождутся подхода крейсера.

Унтер-офицер не по-уставному кивнул, склоняясь над выносным пультом радиопередатчика. А Рожественский, повернувшись к Коломейцеву, нетерпеливым жестом его одёрнул:

– И не надо на меня так смотреть. Я знаю, что их радар обнаружит любого противника заранее, и они всегда успеют отойти на безопасное расстояние. Дело не в этом…

Но не стал продолжать. Проведя платком по рукаву кителя и обнаружив чёрный развод, адмирал тихо выругался, скорчив гримасу:

– Заме́ните меня покуда. Эти олухи уронили мешок с углём прямо под ноги… Весь в пыли. Надо привести себя в порядок. Как только с ледокола дадут направление и дистанцию, распорядитесь на «Рион», пусть выдвигаются.

Ход держали в десять узлов. Искровой телеграф не включали. Работали только приёмо-передатчиками на безопасных от прослушивания частотах.

В меру растянутая в кильватер колонна свободно подсвечивалась огнями – командующий полностью доверял заявлениям потомков, что горизонт вокруг чист и в ближайших сорока милях нет никого постороннего.

Вскоре, получив приказ и курсовое направление, один из носителей топовых и прочих огней выпал из строя, опережая головные корабли – «Рион», набирая полный ход, ушёл догонять невидимый где-то там впереди ледокол.

Санкт-Петербург

В рабстве смирения кроется… всё та же гордыня.

«Связка: прошлое-настоящее-будущее. Уж не прослеживается и тут святая троица? – подумал, досылая патрон, и тут же одёрнул себя: – Богохульство!»

Прошлое!

Прошлое легло осадком неосмысленного опыта на дне стакана-памяти.

Будущее раздваивалось: одно – пугающее жутким предупреждением со страниц хроники и мониторных пикселей, другое, как и положено, ещё неопределённое, но не менее алкающее крови.

А настоящее… за настоящим всё так же не поспевали. Оно как скользкий налим билось в руках между «преждевременно» и «уже поздно».

Неторопливый сладкий быт был нарушен, придавлен навалившеюся реальностью.

Совершенно и однозначно погребённый неперевариваемым информационным потоком мозг паниковал и бунтовал, спасаясь от безжалостной логики в эмоциях. И вот…

Позавчера он накричал на Аликс. Ужасно! О нет, между ними иногда случались размолвки, но чтобы вот так, до слёз и истерики – никогда.