Читать книгу "Богиня в бегах - Женя Галкина"

– Боюсь за вас, – мягко поправил ее Шелепа. – Вам предстоит принять интересное решение. Полина Сергеевна – ведь пока вы еще Полина Сергеевна, верно? Вам нужно придумать себе новую память. Я мог бы сам заняться этим, сделать из вас… кого угодно. Проститутку Тоньку, например, в анамнезе – насилующий ее отец и тюремное заключение в колонии для несовершеннолетних. Мог бы – одержимую зоозащитницу Олечку, городскую сумасшедшую, гремящую кастрюлями с объедками на задворках промзон.

Полина с трудом повернула голову и посмотрела на него с плохо скрываемым отвращением.

– Всех этих персонажей легко утопить в городской среде – без следа и без лишнего шума, – объяснил Карл Валерьянович, не обращая внимания на ее неприязнь. – Сами понимаете, Глебу хочется свободы от обязательств: у него молодая красавица-жена, и ваше присутствие рядом вызывает одно раздражение… Вы – Золушка наоборот. Побыв принцессой, ровно в полдень встречаете у ворот фею, – и он описал рукой жест вокруг всей своей толстой фигуры, – и фея превращает вас в замарашку. Но так как фея все-таки добра – это же сказка, а в сказках феи должны быть добрыми! – у вас есть выбор, Полина Сергеевна. Придумайте себе прошлое и личность сами, не выходя из заданных рамок: это должна быть малозаметная и маргинальная особа. Этим вы принесете пользу и себе – ведь человек должен сам творить свою судьбу! – и мне. Мне очень нужно знать, как пройдет процесс замены памяти при том, что человек сам подобрал себе новую.

И Карл Валерьянович помахал новым блокнотиком, готовым к записям.

– Ешьте, Полина Сергеевна, – сказал он, поднимаясь со стульчика. – Ваш любимый киви, между прочим.

Он ушел. Полина тупо смотрела ему вслед, как сова, разбуженная ярким летним днем. Ключ повернулся два раза, и шаги, скорые и легкие, удалились прочь по коридору.

И тогда глаза Полины посветлели, губы скривились.

– Какая сволочь, – сердито пробормотала она и принялась за еду: для этого она распечатала пакетик с одноразовыми столовыми приборами.

Личных вещей у Полины почти не было: ее нарядили в безразмерную ночную рубашку, похожую на простыню, и отобрали все остальное, включая обувь.

Туалет и душ оказались в ее распоряжении – они находились в палате, – но там не было шампуня или геля для душа, только кусочек детского мыла.

Развлечений Полине тоже не полагалось: большую часть времени она смотрела в окно, которое почти целиком заслонял шершавый ствол чудовищно толстого дуба и его корявые ветви, покрытые волнистыми листьями.

Теперь же у нее появилось отличное развлечение: придумать себе новую память и жизнь! Или не терзать воображение и согласиться на Тоньку-проститутку или Олечку-кастрюлечницу?

Полина отодвинула блюдце с киви, намазала булочку маслом и отпила морса из стаканчика. Кто сказал этому вивисектору, что она любит киви? Неужели – Глеб? Тогда он ее плохо знает… Или – не знает вовсе.

Тени от ветвей дуба перебрались ближе к центру комнаты. Снова раздались шаги, и Полина, сдвинув поднос в сторону, притворилась спящей. За дверью послышались: мурлыкающий говорок Карла Валерьяновича и гудение голоса Глеба: он явно уговаривал, увещевал кого-то с нежностью. И этот кто-то лепетал, задыхаясь, звенящим женским голоском.

Полина напрягла слух и услышала только: «Кристина Олеговна… Кристина Олеговна…», «Девочка моя…» и «… моей маме, пожалуйста…»

Эти звуки, голоса и шаги, раздавались в одно и то же время – Полина ориентировалась по теням на полу. Видимо, Свету Соболь водили куда-то, ослабевшую от инъекций и иллюзий, пачками вбиваемых ей в голову, а она вяло сопротивлялась – просилась к маме или что-то вроде… Иногда она просто хныкала, действительно похоже на маленькую девочку.

При звуке этого ласкового словечка у Полины от ярости леденели руки, и волоски на затылке начинали подниматься дыбом. От любви к Глебу не осталось и следа: его обман был слишком велик для того, чтобы его можно было переварить, обрядить в оправдания и одарить индульгенцией. Полина в глубине души сознавала, что так же точно она поступила бы с любым обманом – пришла бы в ярость и не позволила вешать себе лапшу на уши ни под каким соусом, сколько бы сахару туда ни подсыпали.

Раньше она бы нашла тысячи причин, по которым ее можно обмануть и остаться правым. Теперь же в ней все чаще и чаще просыпалась огненная Диана, разбуженная то ли сильным ударом по голове (Полина подозревала, что этот мультяшный способ никто толком никогда не проверял), то ли знакомой обстановкой больницы и теми же препаратами, которые ее когда-то усыпили.

Просыпающаяся Диана была спокойнее, расчетливее и хладнокровнее Полины. Она умела ждать и выжидала момент, когда можно будет вырваться на свободу, сохранив рассудок.

Проснувшаяся Диана заставляла Полину есть, чтобы окрепнуть и предпринять попытку к бегству.

В первый же день Шелепа обрисовал все ее возможности побега так:

– Дверь палаты будет закрыта на ключ. Окна я запереть не могу, но здание старое, второй этаж располагается довольно высоко – не нужно ломать себе руки-ноги зря. Территория за забором и довольно обширная – помощи не докричитесь. У нас здесь нет охраны – все-таки, мы не преступники и никого насильно удерживать не собираемся… Просто – не нужно, Полина Сергеевна. Покалечитесь же. Слабенькая вы, сонная. Голова у вас кружится, тошнит…

Полине оставалось только лежать в постели и до умопомрачения копаться в собственных мыслях.

К сожалению, память Дианы к ней все не возвращалась. Проплывали порой смутные образы, больше похожие на сны, чем на воспоминания, но в остальном вся память состояла из дня сурка, в который вогнал ее Глеб.

Зато теперь у нее была полная уверенность в том, что она – Диана и что ключ к ее прошлому находится в руках у Петра Соболя, – а его, Петина, сестра находится здесь, рядом с ней!

Это в Светиной квартире по-хозяйски обосновался Глеб, в Светиной квартире держали Полину перед визитом Шелепы, в Светиной квартире красивая розовая девичья спальня и музыкальная шкатулка с балериной – все верно, ведь Света и была когда-то балериной.

Интересно, будет ли она потом ощущать смутную тоску по танцу, как Полина ощущала тоску по свету и цвету, сепии и черно-белым пейзажам, неосознанно выстраивая в голове композицию несуществующего кадра – однообразного вида из окна спальни?

Голоса за дверью давно стихли, Полина размышляла, в задумчивости покусывая пластиковую вилочку. Наверное, их со Светой роднило то, что не нашлось близкого, кто смог бы остановить их на пути к улыбчивому толстячку-психотерапевту. Света жила одна, вдали от семьи. Диана тоже держалась особняком.

Они обе ощущали опустошенность: Диана переживала профессиональное выгорание, Светлана была разбита после неудачи на большой сцене.

Им обеим требовалась поддержка, которую готов был оказать приятный в общении красавец-мужчина средних лет и его знакомый психотерапевт.

Снова послышались шаги: Полина закрыла глаза, а рот – открыла, как глубоко спящая непробудным сном. На этот раз в ее комнату заглянули: она слышала звук открываемой двери и почуяла холодок чужого взгляда.