Читать книгу "Богиня в бегах - Женя Галкина"

Неудивительно, что Полина значила для Карла Валерьяновича очень многое: она была для него, как Галатея, венец творения. Она опровергала все негодующие и обидные статьи о его методе – долгие пять лет.

Пять лет он был счастлив, работал, расширялся, приобрел квартиру, обзавелся миловидной любовницей, и все бы ничего, но мысль о том, что его эксперимент не окончен, постоянно витала в голове. Незаконченность его состояла в том, что не было ничего, что обозначило бы границы, в которых Шелепа был волен изменять память и личность человека.

Он жаждал повторения эксперимента, и потому заложил в Полину бомбу замедленного действия: она не должна была соглашаться заводить детей. Сотни раз он повторял ей это на сеансах в надежде на то, что когда-нибудь Захаржевский осознает, что его женщина «сломана», и найдет другую.

Шелепа посещал Полину, разговаривал с ней и на все вопросы Глеба отвечал, разводя руками:

– Не могу сказать, почему она не согласна. Что-то в ней не так. Глеб Владимирович, если бы я взялся менять человеку память сейчас, сделал бы намного лучше, без промахов. А тут – сами понимаете, первый блин…

Глеб терпел долго. Дольше, чем предполагал Шелепа, не взявший в расчет то, что выбор женщины не был случаен. Глеб действительно ощущал к Диане страсть, перешедшую потом на Полину и превратившуюся со временем в любовь, а чуть позже – выцветшую до своеобразной грубой нежности. Полина оказалась очень удачным вариантом жены: она неукоснительно соблюдала все пункты, прописанные Глебом в изначальном списке программирования памяти. К этому добавлялось ее личное обаяние, живой ум, приятность в обращении: играло роль воспитание в интеллигентной семье.

Ее прототип был идеальным материалом, а вот результат Шелепу не совсем устроил. Устав ждать и заниматься проблемами незамужних пожилых леди, ищущих своего внутреннего ребенка, он сообразил, что убрать Полину из значимых для Глеба женщин может только другая женщина.

Изучив Глеба за годы знакомства, Карл Валерьянович был уверен, что не ошибется. Глеб относился к тем, кто, пожевав, – выплевывает, если завидит еду повкуснее.

Кратковременные романы не могли заменить ему удобную для него во всех смыслах Полину. Требовалась встряска, страсть, прилив эндорфинов, сметающий все обязательства перед женой.

И в очередной раз, после осмотра Полины, Карл Валерьянович, вздохнув, развел перед Глебом руками:

– Никто не заставит ее хотеть завести ребенка, но ее можно заставить родить…

Глеб поморщился.

– Чтобы она его закопала под забором, пока я на работе? Если бабе не нужен ребенок – значит, у нее мозги набекрень, и от нее можно ждать чего угодно. Нет, док, такая мне не нужна.

– Я ошибся, – горестно признался Карл Валерьянович. – Готов исправить содеянное. За годы практики я разработал новую ускоренную модель замены памяти: всего лишь пара месяцев – и будет готова новая жена. Нужна только новая женщина.

– Новая женщина, новая женщина… – повторил Глеб с горечью.

Он не был воодушевлен этой мыслью.

– Мне нравится жить с Полиной, – признался он неожиданно.

– Возьмем тот же список, и будет такая же комфортная в быту женщина, – внушал Шелепа, – может, помоложе… посвежее… но такая же удобная! Да и Полина по всем меркам уже старородящая, даже если мы ее уговорим: а это опасно, у ребенка могут случиться патологии…

– Уже старородящая? – удивился Глеб.

– В роддомах раньше так называли, – уклончиво ответил Шелепа.

Глеб нервно постукивал пальцами по столу и смотрел в окно. В глазах у него застыла печаль, губы поджались. Карл Валерьянович тоже посмотрел в окно. Там, в саду, на фоне снежного покрова, в серебристой шубке и белом меховом платке стояла Полина и ловила на руку снежинки, тихо падающие из серых прорех небес.

Она терпеливо ждала окончания разговора мужа с врачом: потом побежит накрывать на стол – кружевные салфетки, стопка горячих блинов на глиняном блюде, ароматная капель сиропа, смешанного с горячим маслом… Все, как в его детстве. Сядет напротив, подперев кулачком подбородок, и будет смотреть, как Глеб ест, вовремя подкладывая, вовремя убирая, вовремя вытирая…

– Я подумаю, – сказал Глеб нехотя, и Шелепа возликовал: он уже слышал такой ответ и добился своего, значит, и в этот раз все получится: снова интереснейший опыт, новый материал, новые данные, а там глядишь – и признание не за горами!..

А если признание состоится, то к черту этот заштатный городишко, снова в Москву, в белейший кабинет размером со всю нынешнюю клинику, секретарши на ресепшене – двое, нет, трое! Красивейшие молодые девчонки, ловящие каждое его слово пациенты, уважение коллег, преподавание, воспитание преемников!..

Имя, оставшееся в истории психиатрии, выведенное огромными буквами наконец-то пришедшей славы: Карл Шелепа! Почти все гении поначалу оставались непонятыми и гонимыми, а многие из них были признаны только после смерти. Говорят, Ван Гог при жизни не сумел продать ни одной картины, и его собственная мать постеснялась повесить его работу на стену в гостиной, сочтя ее вульгарной мазней.

Судьба Ван Гога – его личное дело, думал Карл Валерьянович, но какой же все-таки он был неудачник! Всего-то нужно было найти хорошего спонсора и правильно его обработать!

Ликование и восторг охватили Карла Валерьяновича Шелепу, но виду он не подал и просто кивнул.

За окном Полина повернулась и, увидев опустевший кабинет, кинулась назад, в дом, чтобы успеть накрыть стол – сегодня блины с кленовым сиропом, как Глеб любит.

Глава 13

В которой Полина прощается с нами навсегда

Карл Валерьянович любил свою Галатею-Полину, поэтому решил присматривать за ней сам, и даже меню составил ей собственноручно. Сам же принес поднос в ее палату и поставил его на кроватный столик. Утреннее солнце било в окна, оставляя искры и блики на всем блестящем: ручках тумбочек, лысине Карла Валерьяновича, пружинках его блокнота, засунутого в карман белого халата.

Полина полулежала в кровати, приподнятая на подушках. На секунду мелькнула мысль, что она – снова Диана, что случился немыслимый откат в прошлое, что снова расцвел сад уничтоженной памяти…

Но Карл Валерьянович быстро рассеял это наваждение: просто у пациентки рыжие волосы, как и пять лет назад. Она все так же красива, но совершенно опустошена: руки лежат плетями, шея прозрачная, синяя жилка на виске бьется судорожно. Персиковые губы посерели, потрескались.

Карл Валерьянович предполагал, что ее состояние – следствие небольшого сотрясения головного мозга и отчасти – шока от произошедшего.

Присев рядом на стульчик, он протянул Полине поднос.

– Ваш завтрак, дорогая.

Полина приняла поднос. Осмотрела пластиковые тарелки, ложечки, стаканчик с крышечкой.

– Боитесь меня? – спросила она ломким шелестящим голосом.