Читать книгу ""Черта оседлости" и русская революция - Владимир Бояринцев"

«Хацкель вдруг придвинулся вплотную к доктору, оглянулся с боязливым видом по сторонам и сказал, выразительно понизив голос: “А может, вы, пане, заночуете у нас в заезде?”. Но гость резко ответил: “Оставьте меня в покое, уйдите!”».

Потом Кашинцев сидел и думал о ней как о своей возможной будущей жене: «Пусть она будет грязна, невежественна, неразвита, жадна, — о, боже мой! — какие это мелочи в сравнении с её чудесной красотой!».

Теперь героя рассказа потянуло на философию: «Удивительный, непостижимый еврейский народ! — думал Кашинцев. — Что ему суждено испытать дальше? Сквозь десятки столетий прошёл он, ни с кем не смешиваясь, брезгливо обособляясь от всех наций, тая в своем сердце вековую скорбь и вековой пламень… Почём знать: может быть, какой-нибудь высшей силе было угодно, чтобы евреи, потеряв свою родину, играли роль вечной закваски в огромном мировом брожении?».

Вот такие мысли возникли у героя рассказа при виде бедной еврейской красавицы.

Другой рассказ Куприна — «Корь», так понравившийся К. Чуковскому: «В рассказе “Корь” он клеймит черносотенцев, ура-патриотов, “истинно русских людей”, которые в те годы, когда писался рассказ, были надёжной опорой правительства Николая II».

Отметим, что главный герой рассказа — студент — разошёлся в политических взглядах с «черносотенцем» — хозяином дома на юге России, у моря, где он подрабатывал преподавателем у хозяйских детей и жил в этом доме. После ссоры с хозяином, вынужденный покинуть дом, благородный студент переспал с его женой и ночью исчез.

Взгляды же хозяина, возмутившие студента, сводились к следующему: «Горжусь тем, что я русский!.. Да, я смело говорю всем в глаза: довольно нам стоять на задних лапах перед Европой… Слава богу, что теперь всё больше и больше находится таких людей, …. которые не стыдятся своего языка, своей веры и своей родины…».

Сам же студент-интернационалист как-то сказал: «…южного народа не люблю… Скверный народишко — ленивый, сладострастный, узколобый, хитрый, грязный. Жрут всякую гадость. И поэзия у них какая-то масляная и приторная…» (выделено мной. — В.Б.).

Оба этих рассказа были опубликованы Куприным в 1904 году, а в 1909 году он пишет письмо, адресованное «лучшему и вернейшему другу» профессору Федору Батюшкову (по словам К. Чуковского, «Батюшков, рыцарски преданный Куприну… был его опекуном, его заступником, ангелом-хранителем, нянькой, вызволял его из всяких передряг»).

Полный текст письма А. И. Куприна опубликован в сборнике «Русские писатели о евреях».

Вот несколько отрывков из него: «Где-нибудь в плодородной Самарской губернии жрут глину и лебеду — и ведь из года в год! Но мы, русские писатели… испускаем вопли о том, что ограничен приём учеников зубоврачебных школ…

Мы, русские, так уж созданы нашим русским Богом, что умеем болеть чужой болью, как своей. Сострадаем Польше и отдаём за неё свою жизнь, распинаемся за еврейское равноправие, плачем о бурах, волнуемся за Болгарию или идём волонтёрами к Гарибальди и пойдём, если будет случай, к восставшим ботокудам. И никто не способен так великодушно, так скромно, так бескорыстно и так искренне бросить свою жизнь псу под хвост во имя призрачной идеи о счастье будущего человечества, как мы…

И пусть это будет так. Твёрже, чем в мой завтрашний день, верю в великое мировое загадочное предначертание моей страны и в числе её милых, глупых, грубых, святых и цельных черт — горячо люблю её безграничную христианскую душу. Но я хочу, чтобы евреи были изъяты из её материнских забот…

Если мы все — люди — хозяева земли, то еврей — всегдашний гость. Он даже — нет, не гость, а король-авимелех, попавший чудом в грязный и чёрный участок при полиции. Что ему за дело до того, что рядом кричат и корчатся пьяные и избиваемые рабы? Что ему за дело до того, что на окнах кутузки нет цветов и что люди, её наполняющие, глупы, грязны и злы? И если придут другие, чуждые ему люди, хлопотать за него, извиняться перед ним, жалеть о нём и освобождать его — то разве король отнесётся к ним с благодарностью? Королю лишь возвращают то, что принадлежит ему по священному, божественному праву. Со временем, снова заняв и укрепив свой 5000-летний трон, он швырнёт своим бывшим заступникам кошелёк, наполненный золотом, но в свою столовую их не посадит. Оттого-то и смешно, что мы так искренне толкуем о еврейском равноправии, и не только толкуем, но часто отдаём и жизнь за него! Ни умиления, ни признательности ждать нам нечего от еврея…

И оттого-то вечный странник еврей таким глубоким, но почти бессознательным, инстинктивным, привитым 5000-летней наследственностью, стихийным кровным презрением презирает всё наше, земное. Оттого-то он так грязен физически, оттого во всем творческом у него работа второго сорта, оттого он опустошает так зверски леса, оттого он равнодушен к природе, истории, чужому языку. Оттого-то хороший еврей прекрасен, но только по-еврейски, а плохой отвратителен, но по-человечески.

Оттого-то, в своём странническом равнодушии к судьбам чужих народов, еврей так часто бывает сводником, торговцем живым товаром, вором, обманщиком, провокатором, шпионом, оставаясь честным и чистым евреем».

Таким образом, взгляды Куприна на еврейский вопрос за пять лет претерпели коренное изменение и, эмигрировав в 1919 году из Советской России, руководимой евреями-большевиками, он вернулся на родину через 18 лет, после того, как свершилось «историческое возмездие» (В. В. Кожинов), когда «старые большевики» стали жертвами своих «разборок».

Известно, что в «Несвоевременных мыслях» Максима Горького неоднократно звучит тема недопустимости развития антисемитских взглядов в России, но в то же время у него есть очерк, краткое изложение которого приводится ниже:

«В одной из грязненьких уличных газет некто напечатал свои впечатления от поездки в Царское Село. В малограмотной статейке, предназначенной на потеху улице рассказывалось о том, что Александру Федоровну матрос вёз в качалке, а когда она, прихрамывая с помощью дочерей, вышла, то толпа зевак осмеяла её». Здесь речь идёт об императрице.

И Горький продолжает: «Но — дело не в том, что весёлые люди хохочут над несчастием женщины, а в том, что статейка подписана еврейским именем Иос. Хейсин… Едва ли найдётся человек настолько бестолковый, чтоб по поводу сказанного заподозрить меня в антисемитизме.

Я считаю нужным, — по условиям времени, — указать, что нигде не требуется столько такта и морального чутья, как в отношении русского к еврею и еврея к явлениям русской жизни.

Отнюдь не значит, что на Руси есть факты, которых не должен критически касаться татарин или еврей, но — обязательно помнить, что даже невольная ошибка, — не говоря уже о сознательной гадости, хотя бы она была сделана из искреннего желания угодить инстинктам улицы, — может быть истолкована во вред не только одному злому или глупому еврею, но — всему еврейству».

Аркадий Ваксберг в книге о Горьком (Гибель Буревестника. М., 1999) пишет: «Что касается Горького, то даже самое слабое проявление антисемитизма, хотя бы только на бытовом уровне, всегда вызывало его немедленную и острую реакцию…