Читать книгу "Мистер Муллинер рассказывает - Пелам Вудхаус"

– Ты серьезно предлагаешь, чтобы я вылез в окно и ссыпался вниз по завязанным узлами простыням?

– Боюсь, что так. Симмонс настаивает.

– С какой стати?

– Ну…

Дадли застонал.

– Я знаю, – сказал он с горечью. – Он шлялся по киношкам. Вот так всегда. Предоставляешь дворецкому свободный вечер, а он шмыгает в кино и выходит оттуда в помутнении рассудка, воображая, будто играет звездную роль в каком-нибудь «Сжатом кулаке». Завязанные узлами простыни! – Такая буря чувств бушевала в Дадли, что у него чуть было не вырвалось: «Что за вздор!» – Да он просто слабоумный и несет чушь. Не будешь ли ты так добра объяснить мне, почему эта бедная глупая полоумная скотина не может просто выпустить меня через входную дверь, как человека и брата?

– Ну как ты не понимаешь! – рассудительно заметила мисс Уикхем. – А что он скажет маме? Ее же надо заставить поверить, будто ты сбежал, несмотря на его бдительность.

Вопреки своему умственному смятению Дадли не мог не признать – пусть смутно, – что в этих словах что-то было, и перестал возражать. Бобби кивнула ожидающему Симмонсу. Деньги перешли из рук в руки. Дворецкий мирно прошествовал в комнату, чтобы внести свою лепту в приготовления.

– Быть может, чуть потуже, сэр, – елейно посоветовал он, бросив критический взгляд на узлы Дадли. – Нельзя же допустить, чтобы вы упали и разбились, сэр. Ха-ха-ха!

– Вы сказали «ха-ха»? – осведомился Дадли бесцветным голосом.

– Я осмелился…

– Больше этого не делайте.

– Как вам угодно, сэр. – Дворецкий направился к окну и выглянул. – Боюсь, простыни не достанут до земли на несколько футов, сэр. Вам надо будет спрыгнуть.

– Но, – поспешно вмешалась Бобби, – внизу тебя ждет чудесная, мягонькая, пушистенькая клумба.

Только несколько минут спустя, когда он повис на нижнем конце простыни и наконец понудил себя разжать руки и достичь земли на манер парашютиста, чей парашют не раскрылся, Дадли обнаружил, что в своем описании местности мисс Уикхем допустила ошибку. Чудесная мягонькая клумба, о которой она говорила с таким девичьим энтузиазмом, бесспорно, его ждала, но Роберта не упомянула о том, что на этой клумбе произрастали кусты, крайне колючие по своей природе. И Дадли завершил свой стремительный полет падучей звезды как раз в одном из них. До этого мига он никак не предполагал, что какие-либо растения, кроме кактусов, могут обладать таким количеством и до такой степени острых шипов.

Кое-как он выпутался из веток и застыл в лунном свете, негромко произнося прочувствованный монолог. Из окна над ним высунулась голова.

– Вы не ушиблись, сэр? – осведомился голос Симмонса.

Дадли не ответил и зашагал прочь со всем тем достоинством, на которое способен человек с кожей, проколотой в сотне мест.

Он вышел на подъездную аллею и захромал по ней к воротам, которые позволяли достичь дороги, которая позволяла достичь станции, которая позволяла достичь молочного поезда, который позволял достичь Лондона, и тут безмолвие ночи внезапно разорвал грохот выстрела. Нечто несравненно более болезненное, чем все недавно вонзившиеся в него шипы, поразило его в мясистую часть левой ноги. И это нечто, словно бы раскаленное добела, чудеснейшим образом преобразило Дадли. До этой секунды он еле брел по дороге, совсем разбитый, апатичный ко всему человек. Теперь же он словно воспрял духом. Испустив один-единственный пронзительный вопль, он побил рекорд прыжков в длину с места для любителей и явно вознамерился поставить новый рекорд в забеге на стометровку для профессионалов.

Телефон у кровати Дадли звенел довольно долго, прежде чем он все-таки проснулся. Вернувшись в свою квартиру на Джермин-стрит незадолго до семи часов утра, он утолил голод обильным завтраком, а затем со стоном юркнул под одеяло. Теперь же, как ему сказал быстрый взгляд на часы, стрелки приближались к пяти вечера.

– Алло? – прохрипел он.

– Дадли?

Еще сутки назад этот голос вызвал бы у нашего молодого человека судороги восторга. Еще сутки назад, услышав этот голос в телефонной трубке, он завизжал бы от восхищения. Но, услышав его теперь, он только нахмурился. Сердце под ярко-розовой пижамой было мертво.

– Да? – сказал он холодно.

– Ах, Дадли, – промурлыкала мисс Уикхем, – с тобой все хорошо?

– Настолько хорошо, – ответил мистер Финч совсем уж ледяным тоном, – насколько хорошо чувствует себя человек, чьи волосы побелели до самых корней, кого морили голодом и выкидывали из окон в кусты с шестидюймовыми шипами, а также стирали в порошок, превращали в фарш и поражали свинцом в мясистую часть ноги…

Огорченное восклицание прервало этот поток красноречия:

– Ах, Дадли, но он же в тебя не попал?

– Он в меня попал.

– Он же обещал, что не будет в тебя целиться.

– Ну, в следующий раз, когда он начнет палить по вашим гостям, скажите ему, чтобы целился, и хорошенько! Тогда у них, возможно, будет шанс остаться невредимыми.

– Могу ли я чем-нибудь помочь?

– Нет, спасибо. Разве что доставить мне голову этого типчика на подносе.

– Он настоял на одном выстреле. То условие, о котором я упомянула. Ты помнишь?

– Я помню. Самое пустяковое условие, из-за которого я не должен беспокоиться.

– Чтобы окончательно убедить маму.

– Надеюсь, ваша матушка осталась довольна? – вежливо осведомился Дадли.

– Дадли, я так хочу что-нибудь для тебя сделать. Я бы приехала ухаживать за тобой. Но из-за машины я в немилости, и Лондон для меня пока под запретом. Я звоню из «Герба Уикхемов». Но думаю, в следующую субботу я сумею выбраться. Так приехать?

– Обязательно, – сердечно сказал Дадли.

– Чудесно! Значит, семнадцатого. Ладно, я попробую добраться до Лондона утром, но не слишком рано. Где мы встретимся?

– Мы не встретимся, – сказал Дадли. – Ко времени второго завтрака семнадцатого я отплыву в Австралию. Счастливо оставаться.

Он повесил трубку и снова заполз под одеяло, полный имперских устремлений.

Амброз выходит из игры

– Ну и ладненько, – сказал Алджи Круфтс. – Тогда я поеду один.

– Ну и ладненько, – сказал Амброз Уиффин. – Поезжай один.

– Ну и ладненько, – сказал Алджи Круфтс. – И поеду.

– Ну и ладненько, – сказал Амброз Уиффин. – И поезжай.

– Ну и ладненько в таком случае, – сказал Алджи Круфтс.

– Ну и ладненько, – сказал Амброз Уиффин.

– Ну и ладненько, – сказал Алджи Круфтс.

Пожалуй, нет ничего печальнее (сказал мистер Муллинер), чем разлад между друзьями детства. Однако добросовестный рассказчик обязан сообщать обо всем.