Читать книгу "Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура - Барбара Такман"

Письмо Палмерстона датировано 11 августа 1840 г. Шесть дней спустя, 17 августа газета «Таймс» опубликовала передовицу о плане «переместить еврейский народ в землю его отцов», который, как писалось, «сейчас на серьезном политическом рассмотрении». В передовице восхвалялись труды автора этого плана лорда Эшли (впоследствии лорда Шефтсбери) как «практичные и достойные государственного мужа» и цитировался проводимый им опрос евреев с целью выяснить, что они думают о возвращении в Святую землю, как скоро они готовы вернуться и вложить средства в покупку земли, если удастся побудить Порту дать им гарантии закона, справедливости и безопасности как личной, так и имущественной, и если права и привилегии им будут «гарантированы под эгидой европейской державы».

Относительно того, какую державу имела в виду «Таймс», сомнений не оставалось. Статья стала сенсацией. «Газеты завалили письмами касательное евреев, — записал двенадцать дней спустя в дневнике лорд Эшли. — Какой на нас надвигается потоп планов и диспутов… Какое насилие, какая ненависть, какие клики и фракции, какие дискуссии! Какое бурление всяческих страстей и чувств в человеческих сердцах!»

Очевидно, что одна и та же мысль не случайно возникла одновременно у лорда Палмерстона и редактора «Таймс». И того и другого к ней подвели, подтолкнули, уговорили, улестили и убедили — и сделал это Энтони Эшли Купер, седьмой граф Шефтсбери, после Дарвина наиболее влиятельная неполитическая фигура викторианской эпохи. Им двигали религиозные мотивы, министром иностранных дел — имперские. Шефтсбери представлял Библию, Палмерстон, так сказать, меч. Год стоял 1840-й; местом действия стала Сирия, разом Святая земля и географический перекресток путей империи. Воображение рисовало Шефтсбери англиканский Израиль, восстановленный протестантской Англией, что одним махом расстроило бы планы папизма, воплотило пророчество и искупило бы грехи человечества. Палмерстон готов был удовлетвориться срывом планов Франции и укреплением Османской империи.

Про лорда Шефтсбери говорили, что он наделен «самой чистой, самой возвышенной, самой государственный внешностью в Вестминстере». Его холодное лицо с классическими чертами всегда подталкивало к сравнению с мраморным бюстом. По словам одного знакомого, каждая темная прядь в отдельности вилась у него из чувства долга. Однако в реальности этот безупречный пэр Англии был способным на искреннее сочувствие и глубоко верующим человеком, положившим в основу своей жизни буквальное следование Библии. Библия, как говорил он, есть «Божье слово, записанное с первого и до последнего слога и с последнего до самого первого… Ничто помимо Писания не может толковать Писание. Я отверг бы его, будь оно явлено мне человеком. Я принимаю его, верю в него, благословляю его, как явлено в Святом Писании… и подобно израилитам, я преклоняю колени и возношу молитвы».

Эта же самая благочестивая вера превратила его в филантропа, побуждая его любить ближнего своего. Аристократ по рождению, через брак связанный с двумя великими премьер-министрами партии вигов, человек, которому обе партии предлагали министерские портфели, от которых он неизменно отказывался, чтобы сохранить возможность стоять над политикой ради благотворительности, лорд Шефтсбери воплощал noblesse oblige. Он действительно верил, что он сторож брату своему, — особенно брату страждущему. Он действительно верил, что ранг, способности и влияние налагают на него обязательство помогать людям. Он действительно верил, что милосердие и любовь, проповедуемые в евангелиях, всё, что нужно знать и чему нужно следовать человечеству, и он им следовал. Говорить, что он был другом и патроном неимущих, значит использовать избитую фразу, которая незамеченной ускользнет от взгляда читателя. Однако лорд Шефтсбери был в точности и буквально тем, что описывает эта фраза: сеятелем добра для бедных, для воров, для помешанных, для увечных, для детей, с пяти лет прикованных к угольным вагонеткам в подземных шахтах, для сморщенных трубочистов, зажатых в поросших сажей печных трубах, коротко говоря, для всех тех, кто перебивался в голодной, обтрепанной, больной, мерзнущей и работающей по шестнадцать часов в день нищете, которая составляла жизнь рабочего класса в те беззаботные времена без профсоюзных регуляций. Именно лорд Шефтсбери добился, чтобы через парламент был проведен Билль о десятичасовом рабочем дне (так называемый Закон о фабриках), которому приписывают отсрочку революции в индустриальных графствах, равно как Закон о шахтах, Закон об умопомешательстве и Закон о жилище, который Диккенс назвал лучшим законом, когда-либо принятым в Англии до того момента.

Вы спросите, какое отношение всё это имеет к Палестине? Суть в том, что пыл, с которым лорд Шефтсбери боролся за «древний народ Господа», как он всегда называл евреев, был результатом того самого следования Библии, которое сделало его филантропом. Ради возвращения евреев в Палестину он трудился так же упорно, как и ради проведения Билля о десятичасовом рабочем дне, хотя об этом знает только каждый десятый из тех, кто слышал про лорда Шефтсбери, поскольку знаменитых людей помнят скорее за их успехи, чем за их провалы. Но невзирая на весь его пыл в защиту евреев, сомнительно, что лорд Шефтсбери рассматривал их как народ с собственным языком и традициями, с Торой и своими законами и духовными учителями, почитаемыми на протяжении сотен поколений. Для него, как и для всей школы пророчества об Израиле, евреи являлись лишь орудием, при помощи которого будет воплощено пророчество Библии. Они были не людьми, а «массовым заблуждением», которое необходимо исправить, приведя к Христу, чтобы могла быть запущена цепная реакция, ведущая к второму пришествию и искуплению человечества.

Вера во второе пришествие, как сказал лорд Шефтсбери Эдвину Ходдеру, которого сам выбрал своим биографом, «всегда была движителем моей жизни, ибо всё происходящее в мире я вижу как подчиненное этому великому событию». А в личном дневнике записал: «Почему мы не молимся всякий раз, когда слышим бой часов?» Поскольку, согласно пророчеству Писания, для второго пришествия необходимо возвращение евреев в Палестину, лорд Шефтсбери, по словам Ходдера, «никогда не питал и тени сомнения, что евреи должны вернуться в собственную землю… О том была его повседневная молитва, повседневная надежда. „Молитесь за мир Иерусалимский!“ — было выгравировано на кольце, которое он всегда носил на правой руке».

Подобно всем людям, охваченным пылкой верой, лорд Шефтсбери чувствовал присутствие Всевышнего за спиной, точно ему лично было завещано трудится ради приближения «великого события». Наряду с прочими великими викторианцами он никогда не сомневался, что инициатива человека поможет свершиться Провидению. Этот принцип был пока неприемлем для евреев. Возвращение в Израиль стало действительно реализуемо и в конечном итоге реализовано не ранее чем они начали понимать — приблизительно в 1860-х гг., — что им придется самим сыграть роль мессии. До тех пор скорее христиане спешили приблизить пришествие собственного Спасителя, либо потому, что полагали, что больше нуждаются в спасении — либо потому, что на них не наложил мертвящую руку фатализм, порожденный долгим изгнанием.

Потребность в спасении снова стала ощущаться в Англии в эпоху Евангелического возрождения. На время маятник качнулся вспять, после эллинистической интерлюдии XVIII в. — к нравственной серьезности еще одного иудейского периода. Скептицизм XVIII столетия уступил место викторианской набожности; рационализм XVIII столетия — откровению Библии. И — неизбежно для возвращения иудаизма — мы видим, как лорд Шефтсбери выступает за восстановление Израиля, прибегая почти к тем же формулировкам, что и последователи Картрайта и пуританские экстремисты. Это происходило не потому, что иудаизм в духе Мэттью Арнольда имел какое-то отношение к современным евреям, а потому, что это был этнос, унаследованный от Ветхого Завета. И всякий раз, когда христиане возвращались к авторитету Ветхого Завета, они наталкивались на пророчество о возращении его народа в Иерусалим и считали, что долг обязывает их этому содействовать.