Читать книгу "Добровинская галерея. Второй сезон - Александр Добровинский"

Александр Моисеевич Борода – известнейший и очень уважаемый московский раввин, хасид, то есть священнослужитель, представляющий ортодоксальное направление иудаизма. Декольте, мини-юбка и «лубутаны» трогали раввина приблизительно как атаки нашей сборной по футболу команду Уэльса на последнем чемпионате Европы. То есть никак. Так, слегка раздражали. Разговор не заладился с самого начала. Обращение «святой отец» в синагоге не канало. Александр Моисеевич сослался на то, что он далеко не святой, а что же касается отцовства – то Танину мать он вообще не припоминает. Раввин терпеливо объяснял, что гиюр – это непростая вещь, что к нему надо прийти духовно, через сердце и душу, через непоколебимую веру и учебу, что в среднем это занимает около двух лет, хотя сроков никаких нет, и надо просто очень хотеть. Тата слушала, но не слышала. Ей страшно хотелось курить, было скучно и совсем не терпелось расстегнуть кое-что для того, чтобы достать наружу припасенный и неубиенный аргумент. Наконец раввин смолк. Если бы не фамилия Лейбович, выбитая золотом на стене в списке уважаемых прихожан синагоги, то он и разговаривать с этой особой не стал бы. Тата поняла, что момент настал, вздохнула, коралловыми ногтями с белыми точками расстегнула тугую пряжку Louis Vuitton, достала из внутренностей сумки котлету американских купюр, и, на всякий случай не выпуская ее из рук (кругом все-таки евреи, народ непонятный или, скорее, понятный), тихо спросила: «Батюшка, давайте по-честному. Сколько?»

Борода раввина Бороды слегка дрогнула. Вылетевшие слова были едва слышны, но очень понятны. «Вон отсюда…» – повторил служитель культа еще раз. Аудиенция закончилась, как депульпация нерва: Тата была удалена из полости синагоги. Шансов на скоротечный гиюр не было никаких…

…Барышни поцокали языками и согласились, что раввин – конченый негодяй, так как деньги не взял. Но, возможно, Сеня тоже негодяй и все подстроил. Что подстроил Сеня – оставалось маленькой девичьей тайной, но так было легче кипеть и рычать.

– Шалом, гхений! – приближаясь к столу, громко поприветствовала меня тетя Роза. Как всегда, ее улыбка источала доверие и смелость. Тетя была вообще-то не моей тетей, а моего приятеля и друга детства. Но меня она знала с младенчества и (как это было принято в родной Одессе) всегда называла любимого Сашеньку «майн ингеле» [ «мой мальчик» или «мой сыночек», идиш]. Имела некое на то право: говорят, что у нее были романы с обоими моими дедушками. Не знаю, не знаю, но в семье всегда шутили, что «это все из-за того, что Розочкин муж со своим сложным характером ее чуть-чуть недолюбливал. Два-три раза в неделю. Вот ей и не хватало…» Тетя Роза с возрастом стала серьезным бизнес-инвестором и только что вернулась с питерского экономического форума. Живая, подвижная и стройная, ухоженная, со вкусом одетая женщина, несмотря на обилие бриллиантов во всех видимых местах, тетя Роза была ходячей легендой. По-моему, кроме инвестиций в Питере, там был еще найден некий жених… Близкое общение с мужчинами всегда резко омолаживало коренную одесситку. Злые языки говорили, что если Розиту запустить на всю ночь на оргию, то с утра она будет выглядеть так, что в кафе ей не принесут мохито без наличия паспорта.

– Ой! – услышав «шалом», заговорили девочки за соседним столом. – Вы, извините за выражение, евреи? А то у нас как раз проблемы. Может быть, поможете или посоветуете что-нибудь?

– Нет, шо вы, мы пэруанцы, – моментально отреагировала Роза Львовна с усилением на «э». – Конечно мы евреи! Если есть сомнения – извинитесь прямо среди здесь. А об помочь? Еще как надо на здрасьте помочь таким красивым мейделе [ «девочки», идиш]!

Через десять минут застольной беседы в нашем любимом «Аисте» девушки, почувствовав в тете Розе родную душу, хохотали вовсю и бодро рассказывали о своих мытарствах. По дороге выяснилось, что вторая дивчина тоже собирается замуж за нерусского парня, и ее наверняка ждут такие же испытания. «Очевидно, в некоторых кругах наши ребята снова в моде…» – читалось в глазах моей тетушки.

– У меня на 14-й станции в Одессе был когда-то кавалер Изя Лейбович. Застенчивый парень с большим апломбом. Это, случайно, не папа вашего жениха?

Тата чуть покраснела, но затем заговорщицким тоном, глядя почему-то слегка в сторону от своей новой старшей подруги, сказала:

– Не думаю. У моего Семы апломб как апломб. Я и больше видела.

В глазах тети Розы читалась искорка смеха и какая-то потаенная бизнес-мысль.

– Послушай, красотка! Я сильно не хочу, чтобы какой-то Сеня съехал с темы. У нас, у евреев, если ты способствуешь и люди женятся, то это очень зачтется на где-нибудь там. Называется «мицва» – благое дело. Я сама пойду к его родителям и скажу, что дружила с твоей бабушкой. А она таки была еврейкой, только стеснялась сказать. Расскажи мне за этого Сеню.

Подруги явно увидели в тете Розе свою в доску, потому что после небольшого рассказа про Семена выяснилось, что у него есть еще конкурент – православный Коля. Николай хорош собой, гиюр за пазухой никогда не держал, но был значительно беднее Лейбовича. Это был существенный недостаток в глазах всех присутствующих дам, который по уровню изъяна мог быть сравним лишь с полной импотенцией. И то…

Через полчаса беседа приняла неожиданный оборот.

– Я имею сказать, девочки, что за эти годы положила полздоровья, пока всех своих не выдала замуж. Из задрипанной обстановки барышни переезжали во дворцы. Надо в Москве открыть агентство «Тетя Роза». На идиш – «Шидух». Саша, ты знаешь, это хороший бизнес. «Скорая помощь» Розы Львовны отвезет вас прямо в ЗАГС, чтоб вы были живы и здоровы. А мой мальчик, он гхений и юрист одновременно, будет всем делать это слово… Как это называется?

– Брачный контракт, тетя…

– О! Вы слышали? Я вам говорила шо про своего ингеле? Гхений! А пока, деточка, давай сюда телефон Семы, я с ним разберусь как положено. Он у меня сам в обручальное кольцо влезет без мыла. Не всунет палец этот – всунет другой.

Еще через полчаса я вез тетю на машине.

– Роза Львовна! Вы что, серьезно будете звонить этому Лейбовичу?

– Я? А что? Мне кажется, он должен быть милым пацаненком. Кроме того, не забудь, что у тебя две дочки на выданье. А какое приданое ему может предложить эта Тата, чудная девочка, между прочим? Полную жменю разных блошек, полученных от Коли? Я не буду иметь против погулять на свадьбе твоих дочурок с каким-нибудь Семеном Израилевичем. Шо ты молчишь, как будто я у тебя стакан крови попросила? От шойфера неудобно, скажи уже что-нибудь. Того гляди, щаз Игорек въедет кому-нибудь не в то место. А бизнес это хороший. Хоть на вечер, хоть на пятнадцать минут, но пусть люди женятся… И этой аникейве [ «женщина», иврит] Тане тоже кого-нибудь найдем.

Я застонал.

Тетя решила сразу заехать к нам домой и поговорить со всеми.

На кухне разгорелась довольно оживленная дискуссия. Я махнул рукой и ушел в гостиную смотреть телевизор. Время от времени до меня долетали отдельные фразы: «Я же Роза Львовна! Не забудьте. Любой бизнес, который я начинала, я хорошо кончала!», «Как-то неудобно!», «А я уже встречаюсь…», «Мишигинер [ «сумасшедшая», идиш]! Я что, хочу у тебя отнять твою встречалку? Не понравится – будете дружить!»