Читать книгу "Драконий катарсис. Изъятый - Василий Тарасенко"

Так мы и шли день за днем, неделю за неделей, пока не вышли к Щели. Так на картах была названа узкая просека посреди Лесного Моря. Как объяснила Квазя, это и была граница территории исчезнувшего племени черных моркотов. До следующей части леса расстояние было метров двадцать, внизу величественно клубился туман, а сверху лил дождь. Мы же стояли на обломанном конце ветви-троны, разглядывая остатки подвесного моста, плетью свисавшие с недоступного берега воздушной преграды. Шел двадцать восьмой день нашего путешествия по странному гигантскому лесу. И где-то впереди нас ждал мой трон.

Квазя жизнерадостно подскочила к самому краю троны, от чего у меня что-то оборвалось внутри. Удержать себя в руках и не оттащить лягуху от Бездны стоило мне нескольких лет жизни. Она спокойно поглазела в бездонную глубину, вернулась к нам и сказала:

— Через пару часов у нас будет возможность переправиться на тот берег.

— Это как? — удивился я. — Мост построишь, что ли?

— Сам прилетит, — пожата плечиками Квазя.

Никаких больше объяснений я не добился и обиженно пристал к Клэв, но та явно вошла в сговор с магиней и умело отмолчалась. Гаста же вдруг подозвала меня к себе и прошептала:

— Я могу рассказать, чего они ждут.

— Говори, — также прошептал я, шевеля от любопытства ушами.

— Это будет стоить один поцелуй, светлячок. — Глаза Могучей и Кустистой блеснули яркой зеленью.

— Коза, — буркнул я в ответ.

Гаста улыбнулась и прошуршала:

— Ты мне льстишь.

— Э-э-э… — оторопел я.

— Это благородное древесное животное очень красиво, грациозно и любвеобильно, — с придыханием объяснила форестесса, глядя на меня голодным взглядом. — Оно защищает свою семью до последней капли крови, никогда не предает и сохраняет верность стае до смерти…

— И? — подозрительно протянул я, подозревая очередную подколку.

— Сейчас моя стая — ты, светлячок, — очень серьезно сказала лесовичка. — А ты игнорируешь мою любвеобильность! Смерти моей хочешь, хозяин!

Сильные руки, свитые из веток и листьев, сгребли воздух там, где я только что стоял. И едва не сцапали мой хвост! Я уже привычно сиганул к рогатому, успевшему распаковать свой баул и теперь решавшему, чего бы поесть. А дальше случилось то, что в народе называют «шок — это по-нашему». Горотур с самым будничным видом стянул меня со своей спины, наплевав на протесты, и вручил подоспевшей Гасте, проворчав:

— Слушай, угомони уже своего хвостатого.

Это было предательство… Нет, это было ЧУДОВИЩНОЕ предательство! От которого у меня просто отнялся язык. Гаста тут же прихватизировала мою тушку и томно прошептала где-то в районе затылка:

— Ты такой милый, когда молчишь.

Ее руки нагло прошлись по моим истрепавшимся за время пути шортикам. В две секунды меня ощупали, оценили и отвердиктовали:

— Мм… Какой же ты ладный, светлячок…

И я почему-то поплыл от этих слов. Поплыл так, что в глазах потемнело, а в голове зашумело до дрожи в пальцах ног. Наверное, сказался мощный застоялый целибат, не иначе! Через секунду силы вернулись, и я вырвался из ее объятий, чувствуя пламя на щеках. Сдержанное хихиканье за спиной заставило чуть ли не подпрыгнуть. Это оказалась Клэв. Она приветливо помахала руками и сказала:

— Ой, я тут мимо проходила, детки, и не хотела мешать!

От моего рыка ее ветром сдуло, а Гаста тут же опять схватила за плечи, прижала к своим теплым листьям и проговорила:

— Оставь ее, она же еще маленькая. Ей всего-то три сотни лет.

— Ничего себе деточка! — выдал я. — Да за столько лет я бы уже мудрецом стал!

— Увы, хозяин, — чувствовалось, что форестесса улыбнулась, — женщины форестов остаются девочками до первой брачной ночи не только физически, но и умственно.

— В смысле? — Ее слова заставили меня извернуться и уставиться на Гасту, повиснув на ее руках. — Но она же тобой вон как командовала!

— У нас, разведчиц-форестесс, в крови заложено оберегать будущих жен и матерей, наших сестер, это смысл жизни, смысл всего… Мы — воины, они — матери. Так решили боги, создавая народ форестов. Таким, как я, никогда не дать начала новой жизни. Но сберечь тех, кто может родить, смысл нашей жизни. После каньянов, конечно, которые мы бережем всем народом. Когда она выйдет замуж, ты поразишься перемене. Наша Матриарх даст фору любому правителю Кавана за пределами Лесного Моря. — В голосе Гасты я услышал дрожащие струны глубоко запрятанных слез, накопленных годами раздумий и сожалений.

— Кроме нашего Кесаря, — трубно возразил ей тур, подслушавший наш разговор за несколько метров.

— Все может быть, — ответила ему Гаста, а мне прошептала: — Пусть мечтает, наивный. В отличие от их Кесаря, наша Матриарх не будет строить плотину на реке только для того, чтобы понаблюдать, как ее будет перепрыгивать рыба, идущая на нерест.

— Я все слышу! — грозно сказал Горотур, подозрительно глядя на нас, чем опроверг собственные слова.

Я вновь вывернулся из лап форестессы, но отходить не стал. Потому что в который раз за месяц задумался. Мы с лесной женщиной были одинакового роста, но по остальным габаритам она явно превосходила меня: и шириной плеч, и силой. Но эти листья! Ветки, торчащие там и сям в самых неожиданных местах! Словно Гаста заросла без стрижки. Раньше-то у нее не было таких сучков. Самое странное — под всем этим гербарием ясно чувствовалось крепкое теплое тело. Это заводило не по-детски.

И задумался я о том, что можно увидеть, избавив ее от лесного прикида… Сегодня в меня словно чертик вселился. Недолго думая я решил, что именно здесь и сейчас самое оно для выяснения мучившего меня вопроса номер два: каковы на ощупь и на вкус ее странные губы? Я порывисто схватил форестессу ладонями за голову и приник губами к ее устам. Лесовичка оцепенела от удивления, я же вдруг почувствовал вполне нормальные теплые губы, оказавшиеся на вкус смесью травы, росы и мяты. Это было настолько классно, что я потерял голову окончательно. А форестесса отмерла, обхватила меня руками за талию и с настойчивой нежностью ответила на поцелуй. Время замерло, споткнувшись о наше мгновение. А потом рвануло вперед, испугавшись довольного крика Квази неподалеку:

— Есть! Он летит!

Я отпрянул от своей язвительной ходячей мечты ботаника и застыл столбом. Своей?! Ничего себе! Она успела стать своей?! Да какого беса, пора назвать некоторые вещи своими именами. Эта мерзавка давно стала мне интересна не только как странное существо из листвы и прочих древесных радостей. Я улыбнулся огорченной форестессе и прошептал:

— Скоро я узнаю, что там у тебя под листвой.

Глаза Гасты распахнулись на половину лица, а я со смешком удалился к лягухе, вновь повисшей над Бездной на краю ветки-тропы. Откуда-то снизу нарастал подозрительно знакомый гул. Увидев то, что поднималось из глубин к небу, я обомлел. Это был Рой, каким он только и может быть на самом деле. Миллионы и миллиарды светящихся желтых насекомых сплошным ковром заполнили Щель от горизонта до горизонта, поднимаясь к нам откуда-то из бездны. Через несколько секунд уровень Роя достиг наших ног, и его подъем остановился. Часть насекомых отделилась от светящегося живого потока. Они с гулом зависли напротив нас, сформировав идеальный шар, а затем перед нами появилось лицо, переливавшееся всеми оттенками желтого — от золота до осеннего пламени. Дыры в нем, заменявшие глаза, уставились на меня, и памятный голос прогудел: