Читать книгу "Эммануэль. Верность как порок - Эммануэль Арсан"

– Нет.

На этот раз у Жана не осталось никаких сомнений.

– Что же вас интересует? – дружелюбно спросил он.

Ответ не заставил себя долго ждать:

– Аурелия.

Жану пришлось признать себя побежденным. Лона вдруг стала чуть более разговорчивой:

– Я пришла посмотреть, как она проводит с вами время. Но она покинула нас.

В голосе ее слышалось неподдельное разочарование. Жан воспрянул духом:

– А хотите, я тогда вам расскажу, как у нас с ней было в первый раз?

Но Лону не удовлетворило и это его предложение. Она сообщила ему, что некоторые вещи остаются для нее совершенно непостижимыми:

– Почему она вышла замуж за мужчину?

Жан ответил первое, что пришло ему в голову:

– Вы же прекрасно знаете: от творческой личности можно ожидать чего угодно.

Не умея как следует объяснить пристрастие Аурелии, Жан воспользовался этой отговоркой, а сам подумал:

«Не буду же лежать тут голым перед этой одетой самочкой? Да и торчать весь день в кровати, не имея ни единой возможности затащить ее к себе, тоже не хотелось бы».

– Подождите минуту, пока я приведу себя в порядок, – произнес он. – Закройте ваши невинные глазки.

Но Лона продолжала смотреть на него, словно выражая свое пренебрежение к подобной мужской стыдливости. С серьезным видом она наблюдала за тем, как Жан направился к ванной комнате. Лона смотрела на его опавший член так, словно пыталась найти в нем разгадку занимавшей ее тайны.

Судя по ее растерянному выражению лица, попытка эта не увенчалась успехом.

Умывшись, побрившись и одевшись, Жан взял Лону под руку и отвел в соседнюю комнату. Там он усадил ее в кресло, наблюдая за тем, как при каждом движении ее головы свет играет с ее роскошными локонами, окрашивая их то в рыжий, то в золотистый цвета.

Ее роскошную шевелюру украшали многочисленные мелкие косички: мода, которую Лона, вероятно, переняла у африканцев. А может быть, девушка инстинктивно чувствовала, насколько соблазнительно могут выглядеть эти косички, оплетавшие ее волосы, подобно лианам и терновникам сказочного леса.

«Почему Аурелия сказала, что эта девушка на нее похожа? – удивлялся про себя Жан. – У Лоны волосы очень длинные, а у моей охотницы они короткие. Конечно, у обеих темные глаза, но у Лоны они все же намного темнее. Скулы у них, пожалуй, похожи… Да и вообще, они обе чрезвычайно красивы! По крайней мере, лицом, потому как откуда мне знать, что скрывается под этой старомодной ночной рубашкой, возведенной в ранг бесстыдного выходного наряда?»

Девушка-модель разместилась в кресле так, что платье ни на сантиметр не приоткрыло ее наготы ни сверху, ни снизу. В тот момент Жан был готов залепить ей пощечину.

5

– Хорошо! – сказал он. – С чего мне нужно начать? Я имею в виду, с какой части Аурелии?

Лона бросила на него полный невинности взгляд, тем самым пробудив в нем очередной порыв острого желания. Чтобы хоть как-то его подавить, Жан начал рассказ со всей сухостью и отрешенностью, на какую только был способен:

– Первого ноября в Эфиопии отмечают религиозный праздник: причины те же, что и у нас, поскольку Эфиопия по большей части населена христианами. Разумеется, христианство у них проявляется иначе.

«Она решит, что все это не имеет к Аурелии ровным счетом никакого отношения, и начнется скандал, – подумал Жан. – Что ж, пусть так! Надо, черт возьми, продолжать!»

– Мне поручили отправиться в Лалибэлу на празднование Дня Всех Святых, предварительно объяснив мне, как проходит местная литургия и какие в городе бытуют обычаи. Заметьте, ни то, ни другое меня по-настоящему не интересовало.

Жану было достаточно одного лишь быстрого взгляда, чтобы понять: Лоне был абсолютно безразличен его рассказ. Тогда он попытался вырулить на нужный путь повествования:

– За ту неделю, что предшествовала празднеству, я видел Аурелию всего пару раз. И всякий раз – в одном и том же месте: на окраине деревни, на холме, где росло одинокое дерево. Оно было величественно-огромно, так что, вероятно, ему пришлось впитать в себя все земные соки в округе, потому как вдалеке, насколько хватало глаз, не было ни кустика, ни травинки: ничего, кроме ссохшейся грязи цвета кожи Аурелии.

«Я уже дважды произнес имя, способное пробудить интерес в моей слушательнице. А она все равно выглядит рассеянной и скучающей», – размышлял Жан. Когда он вновь заговорил, голос его звучал уже несколько раздраженно:

– Кожу Аурелии я мог разглядывать как угодно долго: она стояла на коленях, а ее юбка была очень короткой. Это позволяло мне восхищаться изгибами ее обнаженных бедер. Вы ведь знаете, насколько они хороши.

Лона медленно и грациозно пошевелилась. Жан увидел, как ее руки с длинными тонкими пальцами легли на полушария грудей. Ткань натянулась, и под воздушной ночной рубашкой обозначились возбужденные девичьи соски – настолько четко, что, казалось, они с легкостью могут пройти сквозь легкий хлопок.

Неотрывно глядя на это неожиданное явление, рассказчик продолжил:

– У подножия этого гигантского дерева, чьи извилистые корни доходили порой до высоты человеческого роста, стояла молоденькая пастушка. Она была одета в коричневые лохмотья. Голова девушки была обмотана тряпкой, но из-под нее выбивались роскошные волнистые волосы. Длинным густым каскадом они ниспадали до низа ее спины, перевитые косами и трепещущие при малейшем дуновении ветра. Они были украшены черными перьями, как ваши – листьями и терновником.

«Раз уж я ударился в поэзию, – подумал Жан, – мог бы тогда уж сравнить ее волосы с гривой Мелюзины[41]. А почему бы и нет, собственно? Мелюзина всегда возвращается… Но правильно ли награждать Лону рыбьим хвостом? Впрочем, учитывая то, как мало показывает мне эта ее треклятая ночная рубашка, разницы не вижу никакой: что ноги, что хвост. В любом случае ей наплевать!»

Он продолжил рассказ:

– Аурелия неотрывно смотрела на нее и меня не замечала. На следующий день я встретил ее на том же месте: Аурелия глядела на пастушку, а та уставилась в пустоту. Через некоторое время я сообразил, что они не разговаривали, но при этом каким-то непостижимым для меня образом понимали друг друга. Пустота в глазах пастушки уже была наполнена Аурелией, в то время как сама она освещала своим темным счастьем лицо иностранки. За всю свою жизнь я редко наблюдал, как две женщины любят друг друга столь полной любовью. Я мог днями напролет наблюдать за ними. Но эта сцена, в свою очередь, наполняла меня самого живительной любовью. Никогда я не испытывал ничего подобного. Эта любовь, побуждавшая меня оставить их наедине, до сих пор привязывает меня к той женщине, которую вы тоже любите.