Читать книгу "Англичанка - Дэниел Сильва"

— Что заставило вас вернуться на Корсику? — спросил дон.

— Я выложил крупную сумму денег и не получил обещанного товара.

— Сумма и правда кругленькая.

— Как бы вы поступили на моем месте?

— Во-первых, вообще не стал бы помогать человеку вроде Джонатана Ланкастера.

— Жизнь — штука сложная, дон Орсати.

— Согласен, — философски произнес корсиканец. — Что до вашей деловой проблемы, то выбор невелик: вы либо забудете случившееся с англичанкой, либо покараете виновных в ее гибели.

— Что бы сделали вы?

— У нас на Корсике говорят: «Христианин прощает, болван забывает».

— Я не болван.

— И не христианин, но это вам не в укор.

Тут дон попросил Габриеля не вешать трубку, пока он разбирается с небольшим кризисом: похоже, пропала крупная партия масла, отправленная в цюрихский ресторан. Дон орал на подчиненного на корсиканском диалекте: ищите, мол, масло, или полетят головы. Из чьих-либо уст эти слова прозвучали бы как пустая угроза взбешенного управленца, но от угроз дона Орсати отмахиваться не следовало.

— Так, на чем мы остановились? — спросил наконец дон.

— Вы что-то говорили о христианах и болванах. А еще собирались заломить цену за то, что я ангажирую Келлера.

— Он мой самый ценный работник.

— В этом я убедился.

Повисла пауза, и Габриель услышал, как дон прихлебывает кофе.

— Мало будет пролить кровь за кровь, — сказал наконец корсиканец. — Важно еще и деньги вернуть.

— И если у меня получится…

— …выделите небольшой процент от суммы корсиканскому крестному отцу. Дань уважения, так сказать.

— Насколько небольшой?

— Миллиона хватит.

— Довольно круто, дон Орсати.

— Я думал просить пять миллионов.

Подумав немного, Габриель согласился на условия.

— Только если я найду деньги, — предупредил он. — В противном случае Келлер поступит в мое распоряжение бесплатно.

— По рукам, — сказал Орсати. — Постарайтесь вернуть мне его в целости и сохранности. Помните: пением денег не заработаешь.

* * *

Габриель устроился на террасе с бутылкой вина и пухлым досье на служащих Даунинг-стрит. Габриель читал о закулисной деятельности Партии при Джонатане Ланкастере, однако через час прервался: на душе было неспокойно. Он позвонил дону Орсати и спросил разрешения прогуляться. Благословив его, дон подсказал, где найти один из пистолетов Келлера: кургузый ХК лежал в ящике симпатичного письменного стола, прямо под картиной Сезанна.

— Только осторожно, — предупредил дон. — Спусковой крючок очень нежный, как и душа Келлера.

Заткнув пистолет за ремень джинсов, Габриель вышел на длинную узкую тропинку, ведущую мимо трех старых олив. Слава богу, противный козел покинул сторожевой пост, и Габриель мог невозбранно пройти в деревню. День плавно перетекал в вечер, и на улицах между домов с закрытыми ставнями бегали только дети да кошки — они с любопытством взирали на Габриеля, когда он проходил мимо по направлению к главной площади. С трех сторон ее окружали лавки и магазины, с четвертой стояла церковь. Купив в одном из магазинов шарфик для Кьяры, Габриель присел за столик в более-менее симпатичной кафешке. Выпил крепкого кофе, чтобы заглушить эффект «Сансера», а позже, когда небо стало темнеть и задул прохладный ветер, крепкого местного вина, чтобы заглушить эффект кофе. Из распахнутых дверей церкви доносилось невнятное бормотание молящихся.

Мало-помалу площадь стала наполняться людьми. На мопедах у кафе-мороженого сидели парни; посреди пыльной эспланады резались в петанк[9]старички. Когда пробило шесть часов, из церкви гуськом вышло человек двадцать — главным образом старухи, и среди них синьядора. Мельком взглянув на Габриеля, еретика, она скрылась в дверях своего покосившегося домишки. Вскоре к ней на порог явились две женщины: старая вдова, вся в черном, и безумная девушка лет двадцати, на которую, несомненно, кто-то навел порчу.

Полчаса спустя женщины вышли, а с ними — мальчик лет десяти, с длинными курчавыми волосами. Женщины направились к кафе-мороженому, а мальчик, поглазев немного, как играют в петанк, пошел в сторону кафе, где сидел Габриель. В руке он сжимал сложенный вчетверо листочек голубой бумаги. Положив его на столик перед Габриелем, мальчик опрометью побежал прочь, словно опасаясь чем-нибудь заразиться. Габриель развернул послание и в меркнущем свете заката прочел одну-единственную фразу:

Зайди ко мне, сейчас же.

Спрятав записку в карман, Габриель еще некоторое время сидел и думал. Затем бросил на столик несколько монет и через площадь направился к дому синьядоры.

* * *

Когда он постучал в дверь, ломкий голос пригласил его войти. Синьядора сидела в выцветшем «крылатом» кресле, свесив голову набок. Видно, еще не отошла от исцеления предыдущего посетителя. Несмотря на протесты Габриеля, она все же поднялась ему навстречу. На сей раз во взгляде вещуньи не было и тени враждебности, лишь озабоченность. Молча она погладила Габриеля по щеке и заглянула ему в глаза.

— У тебя такие зеленые глаза. Достались от матери?

— Да, — ответил Габриель.

— Она стала жертвой войны, так?

— Это Келлер вам рассказал?

— Кристофер о твоей матери никогда не говорил.

— Да, — помолчав, признал Габриель, — моя мать натерпелась ужасов на войне.

— В Польше?

— Да, в Польше.

Синьядора взяла его за руку.

— Такая теплая. У тебя жар?

— Нет.

Старуха закрыла глаза.

— Твоя мать была художником, как и ты?

— Да.

— Она попала в концлагерь? В тот, что назывался как лес?

— Да, в тот самый.

— Вижу дорогу, снег, длинную колонну женщин в серых одеждах, мужчину с автоматом…

Габриель резко отдернул руку, так что вещунья испуганно распахнула глаза.

— Прости, не хотела тебя расстраивать.

— Зачем вы меня пригласили?

— Я знаю, зачем ты вернулся.

— И?

— Хочу помочь.

— Почему?

— Нельзя, чтобы ты пострадал в ближайшее время. Старик нуждается в тебе. И жена тоже.

— Я не женат, — соврал Габриель.

— Ее зовут Клара, ведь так?

— Нет, — улыбнулся Габриель. — Кьяра.

— Она итальянка?