Читать книгу "Убить Петра Великого - Евгений Сухов"

Дверь приоткрылась, и в проем просунулась кудлатая голова дьяка Назара Маршавина. Хлипенький, неимоверно худой, с синюшным носом, что выдавало большую страсть к зеленому змею, он тем не менее являлся доверенным лицом князя Ромодановского.

Дьяк обладал самой заурядной внешностью. Не опасаясь его присутствия, простой люд мог говорить что угодно. Никто и не подозревал о том, что невзрачный тип с испитым лицом внимательно вслушивался в речи, выискивая крамолу.

Многие из болтунов впоследствии оказывались в казематах Преображенского приказа, так и не догадавшись, какая именно нелегкая привела их сюда.

— С чем пришел?

Назар протиснулся в щель. Сгорбившись в почтении, заговорил вкрадчивым голосом:

— Третьего числа в доме игумена Сильвестра Медведева собирались подозрительные люди. Среди них немец Мюллер, а с ними еще один вновь прибывший…

Князь Ромодановский поморщился. Мюллер уже трижды заявлялся к царевне. Год назад, в обход Петра, он доставил ей письмо от саксонского курфюрста.

— Как фамилия прибывшего? — спросил Федор Юрьевич.

— Фамилию запамятовал, уж больно она заковыристая.

— Где он остановился?

— У трактирщика Ганса.

— Ох уж этот Ганс! — вздохнул Ромодановский. — Сколько он в Москве живет?

— Да уж, пожалуй, лет пять будет. Дочки у него очень хороши, особенно старшая, Гретхен, — отвечал Маршавин, широко улыбаясь.

— Ты не лыбься понапрасну. Знаю, о чем ты думаешь. Придет время, я с ним разберусь, — пообещал Ромодановский, наливаясь злобой. — О чем говорили у игумена?

— Не ведаю, князь. Хотел было к окнам подкрасться, так они пса с цепи спустили. Он, окаянный, полночи вокруг здания кружил, приблизиться не давал.

— Что потом было?

— На следующее утро немец Мюллер отбыл к Софье Алексеевне. Видать, за советом, а с ним и этот новый поволочился, что из Швеции прибыл…

— Опять какую-то крамолу надумали. Уж больно она его хорошо привечает. Вот разве что только с хлебом и солью не встречает, — вздохнул князь.

Князь Ромодановский все более мрачнел.

Царевна не умела сидеть сложа руки. Она поддерживала тесные сношения со шведским королем, с императором Римской империи Леопольдом I, а также всеми, кто, по ее мнению, мог бы помочь ей получить престол. В одном из перехваченных писем к шведскому королю она называла себя «единоличной хозяйкой России». Игумен Сильвестр Медведев был дружен с полюбовником царевны князем Голицыным и часто объявлялся в его доме. О чем они говорили, неизвестно, но, как поведал приказчик, впоследствии допрошенный в Преображенском приказе, государя в разговорах поминали нередко. Чего же царевна надумала на сей раз?

— Беспокоит меня этот трактирщик Ганс. А более его дочки.

— А дочки-то чего? — едва не поперхнулся Маршавин.

— Чего говоришь? Егор! — громко позвал Ромодановский.

— Здесь я, Федор Юрьевич, — выскочил из коридора исправник.

— Ну-ка расскажи, как там Гретхен? Пусть и дьяк тоже послушает, а то он уж больно на девку запал.

— Мне кажется, что она совсем не та, за кого себя выдает.

— С чего ты это взял?

— Есть на то причины, князь. Прибыла она позже этого Ганса. Лазутчица она! Да и не держатся так с отцом! Мне думается, что они того… полюбовники.

— Ишь ты куда хватил! — подивился Маршавин.

— Как-то я в трактир нежданно вошел, так он ей что-то на ушко нашептывал и за перехват держал. А определил он ее в трактир не случайно, девка она красивая, — блаженно сощурился исправник, — вот стрельцы и прут валом! От них можно немало услышать, а все это в уши шведам попадает. Оно сразу видно, что трактир — не ее дело, для другого она служит.

— С чего ты взял? — вопрошал Маршавин.

— Как тебе сказать, дьяк, — задумчиво протянул исправник. — Уж больно она спесива для трактирщицы. Даже на стрельцов посматривает так, как будто бы они у нее в услужении. Глядя в ее строгие глаза, так и хочется взять швабру и самому полы натирать. Хе-хе-хе! — расхохотался Егор, не разжимая зубов.

— Разве трактирщицы как-то по-другому смотрят?

— Тут как-то один из стрельцов ее пониже спины погладил, так она на него так посмотрела, что тот кружку с братиной едва не выронил. И знаешь, князь, что она ответила при этом?

— Ты в загадки-то не играй, — насупился князь Ромодановский, — рассказывай, как дело было.

— Я бы, говорит, королю этакого не позволила, не то что какому-то холопу. Я еще на ее руки посмотрел. Так кожа на них такая гладенькая и чистенькая, какой даже у наших боярышень не встретишь.

— Ведь на нее как-то Петр глаз положил.

— Было дело… Петр Алексеевич к ней в трактир заходил. Две кружки с пивом заказал. Что-то ей на ушко все пытался сказать, верно, договориться хотел, а она только морщилась. Любая на ее месте уже давно бы под Петра легла, а этой, видите ли, обхождение требуется. Не понимаю я этого, Федор Юрьевич!

— Не сходится чего-то, — призадумавшись, признал судья Преображенского приказа.

— А потом Петр Алексеевич еще дважды к ней на улице подходил, все за рученьки цеплял, а она только отпихивалась. Видать, никак государю уступать не хотела.

— А Петр Алексеевич чего?

— А Петр Алексеевич от этого только еще больше распалялся. Думаю, что как приедет, так опять в трактир заглянет. Пока на кровать ее не уговорит, ни за что не успокоится.

— А ты часом не заметил за ней еще чего-нибудь? Может, она с кем-то из немцев встречается?

Исправник почесал кудлатую голову, обнаружив на самом темечке проплешину величиной с пятачок, и отвечал:

— Ничего такого не было, батюшка, — уверенно произнес он. — Но если что запримечу, так обязательно оповещу.

— Завтра к Петру Алексеевич поедешь вместе с посыльным.

— Это куда же, за границу? — ахнул Егор.

— В немецкую землю. Доложишь ему обо всем, что видел, а уж он пускай решает, как быть. Ступайте, — отмахнулся Ромодановский от гостей, как от прилипчивых мух. — У меня тут дел еще много.

— Да, батюшка, — обернулся исправник.

Дьяк невольно заглянул в жбан с брагой. Судя по тому, сколько в ней оставалось, князь намеревался заниматься государственными делами до самого утра.

* * *

Макнув перо в чернильницу, Анна Голицына в ожидании посмотрела на Евдокию Федоровну. Переживания государыни отразились на ее челе длинной кривой морщиной, под глазами появились отеки, да и румянец сошел, прежде так украшавший щеки. А под самым подбородком обозначилась отчетливая морщина, значительно состарив некогда привлекательное лицо.

— «Батюшка мой, свет мой ясный, — проговорила Евдокия, — Степан Григорьевич…»