Читать книгу "Кто не думает о последствиях... - Данил Корецкий"

– Мальцев командир группы, на нем особая ответственность, а он сам оказался замешанным в некрасивой истории! Назарову только присвоено звание майора, и в тот же день он «отличился»! К чему было вообще кичиться, что вы майоры?

– Мы не кич… – толчок локтем в бок оборвал на полуслове фразу Назарова.

– Молчи лучше, – прошептал Мальцев.

– Правильно, – сказал Анисимов. – Молчи и думай! Да, эти… полицейские вели себя по-хамски! Но они же не террористы, чтобы их калечить и убивать…

– Да мы и не кале… А что нам было делать?! – снова не удержался Назаров.

– Вы должны были подавить их морально, а не физически. Моральное превосходство – уже пятьдесят процентов победы. Или все сто! И вчера вы могли в этом убедиться!

Проступок провинившихся разбирали минут сорок. Впрочем, осуждали их не очень искренне, так – для порядка. В конце концов, решили ходатайствовать перед командиром об их порицании, без применения мер дисциплинарного характера.

Полковник решение строгого суда утвердил.

Глава 4

ИНЦИДЕНТ В ПУСТЫНЕ

Исламская Республика Иран. Пустыня Деште-Кевир

Центральный Иран – это сплошные бэдлэнды – «дурные земли». Полупустынные нагорья как-то незаметно переходят в совсем гиблое место – пустыню Деште-Кевир. Первые безжизненные «кевиры» – солончаки – появляются уже в полусотне километров от Тегерана, и несведущему человеку трудно бывает понять: он уже в преисподней или только на подступах к ней. Считается, что из всех разновидностей пустынь самые жуткие – солончаковые. Тысячекилометровое безжизненное и бессмысленное пространство. Если волею случая человек оказывается здесь, то очень скоро начинает ощущать себя незначительной песчинкой, точнее, крупинкой, потому что классические барханы встречаются здесь редко: пропеченная солнцем истрескавшаяся белесая глиняная корка или раскаленная черная галька с выпирающими из земли скалами – таков здешний основной инфернальный ландшафт.

Здесь постоянно дует ветер, гоняя песок то в одну, то в другую сторону. Если задуматься, то пустыни – это самые большие песочные часы в мире. Только отсчитывают они не секунды, не минуты, и не часы, а века… Деште-Кевир и не заметила, сколько вековых страниц перевернули ее песчинки, но богатый дворец успел превратиться в руины, некогда оживленные аулы давно занесло песком, пересохли соляные реки. Полная безжизненность, песок переходит в растрескавшуюся желтую, красную, коричневую землю, белые, как снег, пересохшие русла – если сфотографировать, то можно принять за суровый российский зимник.

Американский спутник видовой разведки «Лакросс» регулярно отсылает в Центр фотографии, и у дежурного оператора всегда возникает такая ассоциация. А каменистые горы серого и красного цветов напоминают лунный или марсианский пейзаж. Но уже несколько дней, как общий алгоритм безжизненности нарушен: в пустыне появились два огромных грузовика, джип, несколько палаток, буровая вышка… Радиолокационная антенна пятнадцатиметрового диаметра даже с трехсоткилометровой высоты различает десять человеческих фигурок.

Бурение идет в штатном режиме. Гудит дизель, вращая скрипящую колонну бурильных труб, на глубине со скрежетом вгрызается в почву алмазная коронка. Камран что-то поет внизу, у оборудования, а Махди озабоченно смотрит, как уходит вниз труба: скоро надо вынимать керн и ставить очередное звено… Он не думает ни о зимней России, ни тем более о Луне или Марсе. Для него все это одинаково далеко и неинтересно. Он думает о заработке и о следующей работе. Тут им обещали по пять миллионов риалов[35], такие деньги редко удается срубить… Правда, и работа тяжелая, особенно на невыносимой жаре… Солнцу еще далеко до зенита – только десять утра, а столбик термометра достиг сорока градусов по Цельсию и продолжает ползти вверх. В комбинезоне на раскаленной железной площадке очень трудно переносить жару…

А профессор Нилофер сидит в шезлонге, под тентом, в одних шортах и, почесывая волосатую грудь, пьет чай из армуды[36]. Его помощники там же, и тоже пьют чай. Хотя, по большому счету, непонятно, кто чей помощник. Парвиз как-то накричал на профессора, да и Сохраб держится с ним… как с равным он держится, а не как со своим начальником!

Жару, конечно, можно перетерпеть, за такие деньги он готов поехать с профессором и в следующую точку – все лучше, чем опять идти на биржу труда… Но эти псы Реза и Аббас, вот они, стоят возле тента со своими автоматами, выслуживаются… У Резы вид благопристойный – худощавый, с аккуратно подстриженной остроконечной бородкой и узкими усиками – как в кино про мушкетеров. А Аббас похож на Кинг-Конга. Какая зверская рожа! Но, несмотря на внешние различия, звериная суть их одинакова. От обоих исходит отчетливо ощущаемая угроза – как от тигров, уже отведавших человечины… Аббас – значит жестокий, и его поведение полностью оправдывает имя. Вчера он пнул ногой тихого безответного Эхсана, который случайно оказался на пути, а затрещины раздает направо и налево. И Камрана хотел ударить, но тот парень тертый, даже в тюрьме сидел, схватился за нож, и Кинг-Конг опустил руку. Эта скотина боится только Парвиза с Сохрабом! И что интересно: самого профессора не боится, а его помощников опасается… Ничего не понятно!

Махди включил кернорватель. В двухстах метрах под землей из буровой головки выдвинулись острые ножи, теперь с каждым оборотом бурильных труб они подрезают цилиндрический столбик спрессованного грунта, набившегося в колонковую трубу. Через пять минут подрезка была закончена, Махди перегнулся через перила, скрестил руки и крикнул:

– Стоп!

Камран кивнул и выключил буровой станок. Наступила тишина. Махди закрепил подъемный крюк и снова махнул рукой, Камран запустил двигатель лебедки. Он работал гораздо тише, но труба медленно поползла из скважины вверх. Теперь начнется самая трудоемкая работа, всем пятерым придется вкалывать изо всех сил! Сивуш и Эхсан уже несут очередную трубу, а Масуд… Где Масуд? А, вот он – с лопатой и кувшином идет в сторону выгоревшего рыжего, усыпанного колючками, кустарника – там у них туалет. Неудачно выбрал время! Махди скривился.

– Смотри, остановились, значит, еще двадцать метров прошли, – сказал сидящий под тентом Парвиз. На самом деле его звали Абдулла уль-Хак, но очень ограниченный круг людей знал его под этим именем. Он был худощав, молод – моложе тридцати, с крючковатым носом и лихорадочным взглядом фанатика. В щетине на лице отблескивали седые волоски. На обнаженном торсе мягко обозначались мускулы.

– Хорошо, – кивнул Сохраб. Он был такого же возраста, такого же сложения и с такой же щетиной, только иссиня-черной. Настоящее имя у него тоже было другим – Амин Азам.

– Пойдем, посмотрим. А профессор изучит керн.

Нилофер пожал плечами.

– Я говорил и говорю: ценных минералов в нем не будет! И воду вы тоже не найдете!