Читать книгу "Дневники голодной акулы - Стивен Холл"

Я потянулся было взять фонарик из бокового кармана рюкзака, но вдруг заметил, что становлюсь заторможенным, рассеянным. Повернулся обратно и сел, уставившись в черноту.

— Что с тобой? — спросила Скаут, присаживаясь рядом.

— Просто у меня такое чувство, что если я туда войду, то уже никогда не выйду.

Она с серьезным видом старательно обдумала мои слова, а потом слегка толкнулась своим плечом в мое — этакий ободряющий толчок.

— Что? — сказал я.

— Если хочешь, чтобы бумеранг вернулся, сперва его надо метнуть.

— Но что, если я хочу держать свой бумеранг при себе и не… потерять его в огромной черной дыре?

— Бросок и возвращение — вот что такое бумеранг, тугодум. А без этого ты просто таскаешь с собой изогнутую палку.

Я улыбнулся.

— Кто же помог тебе стать такой умной?

— Хм… — Обдумывая ответ, Скаут по-детски пожала плечами. — Может быть, Бог?

Я посмотрел на нее.

— Что?

— Фьють.

— Что?

— Просто — фьють.

— Да ну тебя.

19 История опускается на дно

В лучах наших фонарей проход за книжным шкафом показался на удивление обыденным — маленькая серая бетонная площадка с круглым люком, прорезанным в полу, и ведущей вниз стальной лесенкой.

— Ну вот, — сказала Скаут. — Чтобы спуститься, тебе придется держать рюкзак над головой.

— А как насчет кота?

— Я полезу первой, а ты мне его подашь.

Скаут бросила свой все еще включенный фонарик в сумку, подвесила ее на запястье и вползла через книжный шкаф в пространство позади него. Оказавшись внутри, белая пластиковая сумка засветилась нежным рассеянным светом. Фонарик отбрасывал на бетонные стены размытые тени упаковок с продуктами и бутылок с водой. Я наблюдал, как Скаут просовывает ноги в люк, изгибается и спускается на несколько ступенек. При этом свет из сумки переместился со стен на потолок.

— Порядок. Давай его сюда.

Иэн напустил на свою морду безразлично-непроницаемое выражение. То ли он был очень испуган, то ли на удивление спокоен, не разобрать.

— Прости, — сказал я ему. — Обещаю, что возмещу тебе все эти неудобства.

И я опустил его пластиковый ящик в дыру.

Скаут ухватила кошачий контейнер за ручку.

— Увидимся внизу, — сказала она, воздевая Иэна и сумку над своей головой и начиная спускаться, перехватывая ступеньки одной рукой.

Я смотрел, как они исчезают размеренными скачками вниз — плечи Скаут, затем ее голова, затем часть ее руки, затем, наконец, контейнер Иэна.

Я протолкнул рюкзак через шкаф и вполз следом.

Спустившись по лесенке настолько, что голова моя оказалась ниже уровня пола, я пытался протащить вслед за собою рюкзак, как вдруг услышал глухой металлический звук. В шахту просочился бледный свет, отбрасывавший длинные тени кверху. Поднапрягшись, я втащил рюкзак в люк, приняв большую часть его веса на макушку, и, поддерживая его правой рукой, начал спускаться.

Лестница привела меня в очень длинный, очень прямой бетонный коридор. Вплоть до удаленных исчезающих областей его в обоих направлениях светили слабые оранжевые лампы со свисающими проводами. Вдоль одной из стен были подвешены связки черных кабелей, а вдоль другой через значительные интервалы появлялись лесенки, подобные той, по которой мы сюда спустились.

— Да будет свет, — сказал я, тяжело опуская рюкзак на пол.

Мой голос отозвался резким эхом, как хлопок в ладоши в пустой комнате. В воздухе стоял сухой заводской запах.

Скаут прислонялась к стене чуть дальше по коридору, а вокруг нее в беспорядке были расставлены ноутбук Никто, Иэн в своем контейнере, сумка с едой и, как я заметил, еще один рюкзак. Она ждала, чтобы я одолел лестницу, а когда мне это удалось, опустилась на колени, открыла рюкзак и принялась в нем рыться.

— Это коридор номер четыре доступа к системе электроснабжения, — сообщила она. — Добро пожаловать во внепространство.

— А это что? — спросил я, имея в виду рюкзак.

Скаут вытащила из него два тугих свертка и потрясла ими — они развернулись в синюю спецовку и камуфляжные штаны.

— Мое барахло, — отозвалась она. — Как раз там, где я его оставила.

Скаут разложила вещи на рюкзаке, потом принялась возиться с кожаным ремнем, узлом завязанным вокруг ее талии. Ботинки она сняла еще раньше, и, когда мои чересчур большие для нее брюки упали, открывая ее бледные ноги, она через них переступила.

— Ты же не думал, что я собираюсь, — она стянула через голову мою футболку, — провести ближайшую пару дней, расхаживая в твоих шмотках?

Она сгребла в охапку мои брюки и футболку и бросила их мне.

Я поймал их и прижал к груди.

Скаут неожиданно предстала в одном только лифчике, знававшем лучшие дни, и, как я осознал, в моих темно-синих «семейных» трусах. Стоя вот так в этом коридоре, она выглядела… да что там, она выглядела восхитительно. Бледная и совершенная: совершенная своей реальностью. Ее длинная шея, ключицы, маленькая грудь — словно у мраморной статуи, ее слишком худые ребра, крепкие мускулы, перекатывавшиеся под белой кожей, руки, ноги, поворот ее талии, мои трусы, спускающиеся по ее бедрам, пояс, охватывающий ее живот, — все это было завораживающе реально. Ниже свободно висящего, пустого переда трусов, снабженного пуговками, материя натягивалась выпирающей буквой «V» и исчезала меж ее ног.

Я отвернулся, пытаясь заставить уняться, угаснуть, отступить то глухое пульсирование, что поднялось у меня в грудной клетке и в глубинах горла, но оно не поддавалось. Электрическая близость, желание — мое тело содрогалось из-за всего этого, равно как из-за невнятного ужаса происходящего. Глядя в пустой бетонный коридор и слыша звуки, производимые позади меня Скаут, я боялся, что не глядеть на нее может оказаться хуже, чем просто смотреть как ни в чем не бывало. Отвернувшись, не выдавал ли я свои мысли о чем-то неловком, ребяческом и дурном, присутствовавшем во мне, о чем-то таком, чего в ее сознании, ясное дело, не было и в помине? Тщетно пытаясь напустить на лицо безразличное, незаинтересованное выражение, я повернулся в ее сторону.

Еще раз встряхнув свои камуфляжные штаны, прежде чем продеть в них ноги, Скаут, казалось, совершенно не беспокоилась о том, смотрю я на нее или нет, пока она переодевается. В этом присутствовала мощная женская уверенность. Передо мной стояла девушка — женщина, — которая могла переделать мир, как ей только заблагорассудится. В жизни не видел ничего столь же неотразимого.

И после всего этого я нерешительно и глупо промямлил:

— На тебе мои трусы.

Скаут улыбнулась, оторвавшись от возни со шнурками.