Читать книгу "Романчик. Некоторые подробности мелкой скрипичной техники - Борис Евсеев"

Жуковка нынешняя раздавила, срезала под корень Жуковку прежнюю: патриархально-милицейскую, грибную, мило-интеллигентную, цветочную, книжную…

«Легкого кинематографа» – не получилось. Выглянула голая, нелюбая нынче никому проза.

«Так хочется иногда сказать правду, – орала в тебе, перекрикивая даму-философа, эта проза, – так хочется, что аж зажмуриваешься! Но и зажмурившись, чувствуешь: что ни скажешь – то и соврешь. Все вокруг кажется ложью, или полуправдой, или неполной правдой, или правдой предварительной. Счищаешь налипь за слоем слой и, пока докопаешься до правды смертельной, неслыханной – уже и упиваться ею сил нет. Да еще глянешь на себя невзначай в зеркало или в створки окна: волос черно-серый, неопрятный, и подбородок свисает косо, и щека дрожит, и райки глаз потускнели. И на кой она тогда, эта правда?»

Так и сейчас, в данный миг.

Ни за что не догадаться, зачем ты дал вспыхнуть в мозгу всем этим годящимся лишь для тайных записей строкам. Ни за что не догадаться – для какой такой высшей правды называются по именам, а затем выскакивают перед глазами: продавцы продмагов и младшие мильтоны, Быково и Курский вокзал, лесник Титка и гаишник на въезде в Жуковку, прокурор Дзержинского района города Москвы и ранняя проза Солженицына, наглухо закрытый для чужих Союз писателей СССР, ресторан «Кама», отобранная навсегда скрипка Витачека, композитор Гадике, потерявшийся в гуще России стихоплет Гурий Лишний, струны Pirastro по запредельной цене 30 рэ пакетик, бледно-мучной Высоцкий, снова прокурор, опять милиция…

А теперь – этот зал премиального Дома. Это – трудней памяти. Ведь в Доме, кроме нескольких пристойных лиц – комсомольцы и партийцы всех мастей, бывшие и нынешние сексоты, раздавившие десятки сердец, проткнувшие насквозь сотни тел! А рядом с ними – продажные поэты и недорогие в пересылке за рубеж прозаики. Многие из них «стучали» и «сигнализировали» тогда. Они же рукоплещут и подают кому-то «сигналы» сейчас. Они рукоплещут лауреату премии, названной в честь того, кого в 73 году готовы были жарить на углях, а потом, раскачав за руки и за ноги, скинуть хоть в яму, хоть в бездну!

Вдруг показалось: главный порок нашего времени – в неполной смене эпох. В несорванности масок, в безобразном нашествии прежних, залитых портвейном-72 и дешевым «грузиньяком», псевдо-героев!

И тогда в тебе заговорил еще один мнимый (мнимый, потому что ты только мнил, что он существует еще на белом свете) герой: «Времена-то, Борек, – ваше и то, прошедшее – ох как схожи! Как бы опять все скопом не вальнули в псевдо-политику. Не побежали дворовыми песиками за новыми властителями! Не стали перед ними холуйствовать.

Из-за этих-то властителей жизни и властителей дум – сорок миллионов народу топором на дно пошло в 90-х! Начинали-то и вожди реальные, и «вожди» духовные – за здравие, да кончили за упокой. Начинали – и Ленин с Троцким, и Сахаров с Солженицыным, и Зюганов с Лимоновым, и Гайдар с Чубайсом – улучшателями жизни. А потом каждый стал за свое биться: один за эмиграцию для своих родственников, другой – за вывоз самого себя за рубеж, третий… четвертый… пятый… Вот и выходит: для «вождей» вся их деятельность – антураж, прикрытие. Это я тебе как бывший «вербовщик» скажу. Начинают, ёханды-блоханды, разговорами про свободу, а кончают призывами – бомбить и бомбить! И разбомбили. Та страна – сгинула. Новой – нет. Не СССР разодрали на части! Россия – на краю сгуба. Романчик со страной они затеяли! А она, страна, – эпопеи, может, достойна! Ведь не ГУЛАГ твой, с языка не слезающий, определял будущее России. Не борьба с его остатками! Вместо того чтобы просечь путь России как эволюцию, лучшие умы и тогда, и сейчас – борьбой с этими самыми остатками занялись. Ты глянь только, Борек, что произошло! Покидающие арену истории коммунисты, с чемоданами барахла и образцами редких металлов в карманах, были – что? Правильно! Были возвращены. С ними стали бороться. Стали бороться и с эволюцией.

А борьба с эволюцией есть революция и тупик! Сечешь? Революция – не выход. Она – тупик, тупик, тупик!

А почему все у нас так вышло, Борек? А потому, что на место Христа и учеников его «вожди» наши себя поставить хотели, особенно вожди духовные. Божий промысел «подправить» торопились. «Апостолы» атомного века, ёханды-блоханды! И не нужен никто из них был вовсе. Россия испокон веку художеством и молитвой спасалась. Не политикой, не «публициськой», не моей вербовкой и не вашими комсомольскими маршами для симфонического оркестра! Не Ленин с Троцким и не Сахаров с Солженицыным, и, конечно, не Ростропович, когда он про политику вякает, – определяют пути России… А определяет их дух ремесла. Определяет какой-нибудь неведомый переписчик, создатель неслыханной прозы, делатель небывалых сонат для скрипки… Ну, вспомни! «Исполнен долг, завещанный от Бога мне, грешному…»

И здесь ты не выдержал и стал глушить Авиков голос кашлем, стал забивать себе рот кулаком. Но вырубить собственный мозг, вступивший в перепалку с мозгом чужим, было нельзя.

Все в тебе выло: «Ироды! Тошно-о-о! Звуку! Звуку! Настоящей, не мнимой, прозы! Потом – картин! Потом сразу – бабу! И тут же – бабу вон! Опять прозы – незаузданной, свободной! Не обманной, не клановой! Жую я во рту вашу „публициську“! Художества! Верховенства прозы!..»

Вот после этих-то криков и вспыхивал в тебе безответно-непостижимый вопрос. Ты спрашивал себя:

– Что сказано?

Что сказано, что написано за последние тридцать лет такого, что оправдало бы, даже «отмазало» (так и прет на язык это гадкое, но сейчас – единственно возможное слово) нас перед Высшей Правдой?

А ничего, собственно. То есть сказанного-то – море. Но сказано это в голой публицистике, в трескучих телеобращениях, в партийных программках и лозунгах, в умышленной, самим себе заказанной прозе. А проницания мира художеством, проницания словом вечным, не устным, письменным – все эти годы почти не было!

Тридцать! Может, даже и сорок лет впустую! Не то надо было писать. Не то и делать. А что именно – теперь не скажешь. Время письма (за которым только и возможно настоящее действие) – упущено. Время – выпущено из рук. Время – просрочено. По ложному пути вели нас ложные «пророки»!

Мы заблудились: Экклезиаст – блуждающий огонек Библии – ведет и не выведет нас.

Мы заблудились: Экклезиастэс – казахстанский грек со шнобелем – ведет и не выведет нас.

Мы заблудились: звук скрипки Витачека – сыроватый и глубокий – ведет и не выведет нас.

Мы заблудились: лесник Титка из поганого места – ведет и не выведет нас!

Тут же вспомнился трясущийся мужичок в доме на Ордынке. Вспомнилась и его фраза, показавшаяся тогда всем – и тебе, и Мите, и Авику – дикой: «Даже дурной правитель – лучше ложных пророков…»

Не спасало от этих внутренних криков и то, что некоторые выступавшие в Доме зарубежья – к примеру дама богатырского роста – ни в какой костер веточек подбрасывать ни за что не стали бы, никого к пропасти не волокли.

Но таких «не подбрасывавших» было мало. Тогда они были слабосильны. Теперь – слепы от старости или от ощущения неправедности своей жизни. А вокруг них – ребята 40—50 лет: с поросячьими щечками, с короткими шеями, с модными, едва проступающими на щеках бородками. Ребята, тогда готовившие свою комсомольскую мошну для денег, сейчас – души для продажи. Ребята, ничему не удивляющиеся, хавающие все подряд: социализм, капитализм, глобализм, антиглобализм, деревенщиков, производственников, маринистов, утопистов… Они и здесь, в этой «библиотеке стилей», были на литературном посту!