Читать книгу "Освобожденный Франкенштейн - Брайан У. Олдисс"

Он даже знал точное название этого недуга, но я его не расслышал. Я усердно искал что-то среди мусора.

Я обнаружил, что в большой куче много детей; ни один из них не смыкал глаз. У многих из них почти до самого носа болезненными мешками свисали громадные лбы. Быть может, это были утробные плоды; во всяком случае, я, похоже, предчувствовал, что найду их там.

Они плакали. Как и Мина. Она изменилась. Что-то ее ранило. Мне показалось, что волосы ее горят. Мимо промчался поросенок, хотя вся комната, где мы находились, была битком набита людьми. Какой-то ее знакомый отодвигал в сторону рояль.

Крики смешивались с завыванием ветра.

Проснувшись наконец, я с немалым облегчением обнаружил, что нахожусь в угрюмом доме среди руин и хотя бы до некоторой степени являюсь хозяином своей недремлющей судьбы; но по мере того, как бессмыслица в моем мозгу сцеживалась по своим сосудам обратно, наружу вновь пробивался образ Виктора, лицо — как медальон, шатающегося, падающего.

А иногда и не падающего. Он оживал. Возможно, это был знак, что я понемногу оправлялся от непосредственных угрызений мучившей меня за убийство совести. Он уже не всегда агонизировал, когда я стрелял в него.

Задыхаясь от отвращения, я вернулся в машину и продолжил бесконечную погоню.

Ветер унес туман прочь. По обе стороны от дороги я увидел табуны диких пони. Но самым впечатляющим в приоткрывавшемся теперь моему глазу пейзаже оказалась подступающая довольно близко горная цепь. Пики гор напыщенно выпячивались над заброшенными городами, надвинув шапки снега и неспешно клубящихся облаков. Туда и вела меня дорога.

Поскольку путь был ясен и прост, я поехал быстрее, выжимая из машины всю возможную в подобных условиях скорость весь этот день, потом следующий, потом еще один. По мере моего приближения к горам они росли у меня на глазах, и солнце стало регулярно за них садиться; или, чтобы правильно изобразить происходящее, лучше, пожалуй, сказать, что в часы между заходом и восходом солнца горы отбрасывали огромную зазубренную тень, которая, поворачиваясь вокруг их основания, росла все дальше и дальше, пока не накрывала мой стремительно мчащийся крошечный экипаж.

Однажды я обернулся, чтобы взглянуть в ту сторону, откуда ехал. Все еще были видны города, сгрудившиеся в единую точку на плоскости — или просто так показалось. Они оставались под лучами солнца.

Наконец дорога начала карабкаться в гору. Она больше не стремилась прямо вперед. Она поворачивала, изгибалась, отыскивая себе путь среди предгорий.

Потом пришел момент, когда равнина осталась в нескольких тысячах футов подо мною и позади. Я оказался на плато, и меня здесь ожидала новая развилка дороги. Налево бежал серпантин, направо вела прямая — вроде бы с легкостью сбегающая к подножию — дорога. У левого ответвления валялся кусок грязной, замаранной кровью повязки. Я свернул туда и через день-другой вел машину уже по долинам среди увенчанных снегом вершин.

Досаждавшее мне тогда ощущение повторения знакомо каждому, кому случалось ездить на машине по горным дорогам. Дорога изгибается и изгибается

— и все для того, чтобы добраться до края гигантского углубления, провала между гор; затем она начинает извиваться в обратном направлении, чтобы достичь точки, лежащей совсем неподалеку — вороны перелетают с одной из них на другую из праздного любопытства — от первой. После чего та же процедура повторяется еще раз уже из новой точки… И так сто, двести, триста раз…

Время от времени мой утомленный мозг уверял меня, что видит Виктора, видит, как он с воплями бежит перед машиной, с дырой в легких, с кровью на груди. Я добрался до линии снегов. Ничто не росло там, ничто не жило.

Я продолжал гонку в уверенности, что добыча моя неподалеку. Наверняка они не могли поспорить со мною в скорости на равнине!

Я вел машину вверх, к большому перевалу.

По сторонам лежали ледники, снега, чудовищные глыбы камня, зубчатая линия горных вершин. Несмотря на отопление внутри Фелдера, кости мои отзывались на пронзительную стужу снаружи.

Перевал был зажат между двумя высокими, изъеденными эрозией отвесными обрывами. Дорога прижималась к одному из них. С другой стороны появились веера первых щупалец ледника. Я ехал вдоль ледника, и он неспешно расширялся, все более и более прижимая дорогу к отвесной скальной стене.

Вскоре, зажатая между скалой и льдом, она почти исчезла; я был вынужден остановиться, дальше дороги не было. Путь мне преграждали обломки, принесенные ледником.

Хотя я знал, что должен миновать перевал, мне пришлось вернуться назад.

Я возвратился к тому месту, где морена камней и валунов отмечала передний край ледника.

В одном месте среди камней был расчищен проход. Там что-то лежало.

Невзирая на холод, я вылез посмотреть, что это такое. Окровавленная лошадиная нога, похоже, вырванная из сустава, и копыто ее указывало в самый центр ледника. Мне не оставалось ничего иного, кроме как принять это жуткое приглашение. Я осторожно въехал на лед.

С опаской управляя машиной, я вскоре обнаружил, что поверхность льда служила не такой уж плохой дорогой. На ней почти не было обломков. Возможно, правильнее было сказать, что я находился на наледи, а не собственно на леднике; но в этом я не специалист. Единственное, что могу сказать, — чем дальше, тем больше все вокруг походило на некоторые уголки Гренландии.

Ледяная поверхность напоминала волнистые полосы песка на морском побережье после отлива, и протекторам шин было за что цепляться.

Я увеличил скорость, но тут впереди вдруг возникла расселина. Я резко затормозил, сбросил скорость и дал задний ход. Но автомобиль занесло, и он соскользнул передними колесами в провал.

Мне пришлось вылезать. Щель оказалась неглубокой, а в ширину не превышала метра. И однако попался я весьма надежно. Можно было приспособить ядерную установку автомобиля, чтобы расплавить лед.

Или попробовать поднять домкратом переднюю ось. Но ни то ни другое не давало никаких гарантий, что Фелдер удастся высвободить.

Выпрямившись, я беспомощно огляделся. Что за Богом забытая пустыня из камня и льда! Далеко-далеко позади, где-то внизу, с трудом разглядел я между двумя утесами какой-то намек на равнину — чуть больше, чем сине-зеленая черточка. Как далеко занесло меня от всякого человеческого участия!

Вглядываясь в ледяную пустыню, в той точке, к которой я собирался направиться, я увидел знакомую фигуру. Мертвенно-бледное лицо, черное пальто, рука стискивала грудь, пока он в конвульсиях умирал на льду. Вечно возвращаясь — Виктор.

Он взывал ко мне, и его голос глухо отражался от поверхности неприветливых окрестных льдов и скал.

Я прикрыл глаза ладонью, но голос по-прежнему звал меня. Я взглянул снова.

Наверху, на склоне, виднелись две фигуры, и чудовищны были их очертания, слегка размытые на фоне горных кряжей светящимися черными тучами, которые, клубясь, поднимались у них за спиной. Они размахивали над головой своими неуклюжими руками, стараясь привлечь мое внимание. Мне удалось разглядеть рядом с ними целый караван лошадей, некоторых с вьюками на спине.