Читать книгу "Шифр Шекспира - Дженнифер Ли Кэррелл"

— Карр, — пробормотала Атенаида. — Карденио. — Она посмотрела на меня круглыми глазами. — И в самом деле, прелюбопытно.

Я продолжила чтение. От многочисленных подчеркиваний текст выглядел неуместно фривольным.

«Более того — что бы ты думал? Графиня оказалась урожденной Говард! Бедняжку звали Франсес; она доводилась сестрой последнему, но не менее важному в этой цепи человеку — Теофилу, лорду Говарду де Вальдену, которому посвящен первый англоязычный перевод «Дон Кихота».

— Кихота, — эхом отозвался Бен. — Это правда?

Я кивнула, забегая вперед и подытоживая прочтенное. История Франсес Говард и графа Сомерсета оказалась действительно гадкой, и та, что писала «Джему», в целом с выводами не ошиблась.

Франсес Говард была светловолосой красавицей, взлелеянной одним из чванливейших и тщеславнейших семейств в истории Англии. Когда Роберт Карр начал за ней ухаживать, она уже прожила шесть лет в браке с графом Эссексом. Карр тоже был красив и светловолос, но, как обедневший шотландский помещик, ничего собой не представлял, пока не привлек внимание короля, упав с лошади и сломав ногу. Король тут же влюбился и стал осыпать Карра титулами и богатствами, пестуя его, как дама пестует любимую болонку.

— Так что случилось, когда король узнал о его увлечении графиней? — спросил Бен.

— К женщинам он не ревновал, — ответила я. — На самом деле король Яков даже поощрял женитьбу своих фаворитов. Поэтому когда он узнал, что Карр неравнодушен к Франсес, то решил во что бы то ни стало угодить любимцу. Угода обошлась в аннуляцию первого брака Франсес — на этом настояли она и ее семья. Король подмазал следственную комиссию; не обошлось и без шантажа. Как только брак был официально расторгнут, Яков возвысил Карра из простых виконтов в графа Сомерсета, чтобы Франсес не потеряла в статусе. Свадьбу сыграли с размахом, достойным монархов, а на следующее утро, — добавила я (о чем автор письма умолчала), — король, по слухам, присоединился к новобрачным в постели.

— Другие могли бы у него поучиться, — заметил Бен. — Только подумай, насколько было бы проще, если б Генрих Восьмой выдал Анну Болейн замуж и устраивал бы групповушку, когда вздумается.

— Генриху был нужен наследник, — урезонила Атенаида, — в отличие от Якова.

— Королю повезло, что Франсес не видела в нем соперника, — сказала я. — Как и Эссексу. Карр, к тому времени граф Сомерсет, завел еще одного любовника, который хотел или пытался «перетянуть одеяло на себя». Франсес добилась того, чтобы его заточили в Тауэр, и якобы из сострадания послала ему корзинку кренделей с корицей…

— «Королева Червей напекла кренделей», — поддразнил Бен.

— …подмешав в них яд. Бедняга в мучениях скончался. Франсес созналась в убийстве перед палатой лордов, а Сомерсет заявил, что невиновен, но ему не поверили. Обоих приговорили к смерти, однако король заменил казнь пожизненным заключением. По тем временам скандал вышел необычайный.

— Добрая старая Англия, — произнес Бен. — И об этих-то людях Гренуилл просил навести справки? Они тоже имеют какое-то отношение к Шекспиру?

— Мне об этом неизвестно. Зато они имеют отношение к «Дон Кихоту», а значит, и к истории Карденио. Поэтому…

— Дочитайте письмо, — сказала Атенаида.

— «В нашем случае — думаю, ты со мной согласишься, — наиболее многообещающе выглядит треугольник Франсес — Карр — Эссекс».

Атенаида тронула меня за руку:

— А «Карденио» тоже построен на треугольнике?

Я нехотя встретилась с ней глазами.

— Да.

— В таком случае разве не очевидно, что «Карденио», вероятно, бросал тень на Карра, графа Сомерсета, и его отношения с графиней и Эссексом?

— Нет! — Вышло грубее, чем хотелось. Я набрала воздуха в грудь и стала объясняться: — Если Карр ходил у короля в любимчиках и кто-то рискнул бы состряпать на него пасквиль в виде пьесы, имя Карденио он выбрал бы в последнюю очередь. Намек был бы очевиден, а это опасно.

— Думаете, Шекспир сторонился опасностей?

— Любой здравомыслящий человек побоялся бы злить короля, учитывая нравы эпохи, — возразила я. — Однако основной недочет этой версии в том, что не все треугольники одинаковы. В пьесе Карденио — первая, настоящая любовь героини, а его противник — подлец и предатель. История, наоборот, сделала первого мужа Франсес Говард «собакой на сене»: любить ее он не мог из-за импотенции, отпускать не хотел. Карр оказался тем самым спасителем, который избавил ее от брачных уз, больше похожих на кандалы.

— Эссекс был импотентом? — переспросил Бен.

— Кто его знает? Впрочем, граф, глава рода Говардов — не то дядя, не то двоюродный дед Франсес (вечно в них путаюсь) — называл Эссекса «господин мерин».

Атенаида прищурилась.

— Вы явились с расчетом выяснить что-нибудь о «Карденио» и получили готовую теорию. Зачем так поспешно ее отвергать?

— Не о «Карденио».

Атенаида перевела взгляд с меня на Бена и обратно.

— Не поняла.

Я чувствовала, как от Бена прямо-таки веет неодобрением, но сейчас поддержка Атенаиды была нужнее.

— Мы приехали не за информацией. — При этих словах у нее между бровей пролегла морщинка. — Мы приехали за самой пьесой. Гренуилл утверждал, что нашел экземпляр рукописи.

После нескольких секунд оторопи Атенаида подалась вперед, опершись ладонями о столешницу:

— И вы думаете, что сможете отыскать его?

Ее алчность была почти осязаемой.

— Роз думала, что сможет.

— Как?

— Не знаю. Но история Говардов ей в этом едва ли помогла бы. Я почти уверена, что она не имеет отношения к делу — недаром Гренуилл стал разбираться в ней уже после того, как нашел пьесу.

Атенаида задумалась, склонив голову, а затем отошла от стола.

— Дочитайте письмо.

— «Я отчасти горжусь, что мне удалось размотать первый клубок связей. По крайней мере это немного притупляет досаду от того, что со вторым я не справилась совершенно — так и не сумела выяснить, могли ли существовать узы родства между Графом и Бардом. Мне бы очень хотелось услышать, что заставило тебя это предположить».

«Аналогично», — подумала я.

— Значит, Гренуилл считал, что они были родственниками? — спросил Бен. — Шекспир и отравители Говарды?

— Это не все, — ответила я, пробегая глазами остаток письма. — Он, видимо, предполагал еще и участие некоего священника. Католического.

— Опасное дело, верно? — спросил Бен.

Я кивнула:

— За их укрывательство можно было лишиться головы, земель, всего, чем ты владел, даже наследства детей. А тех, кого подозревали в сговоре с иезуитами, вешали, потрошили, четвертовали как государственных изменников — считалось, что они злоумышляют против королевы. И все-таки здесь, в письме, сказано, что священник скорее имел место, нежели Говарды.