Читать книгу "Бангкокская татуировка - Джон Бердетт"

Ей пришло в голову, что для одного из них такие отношения могут обернуться большой бедой. Помня о своем статусе нелегальной иммигрантки, Чанья могла легко представить, кто именно станет жертвой. Однако признала, что этот раунд выиграл Митч. Чанья не отказалась от нового свидания, но хотела, чтобы он понял одно:

— Я ни при каких обстоятельствах не пойду с вами на сближение без секса. Как бы ваш Бог об этом ни судил, скажите ему: без секса за тайской девушкой ухаживать не получится. А секса должно быть столько, чтобы он лез из ушей.

Чанья не обратила внимания на болезненную гримасу Тернера и повернула к лифту. Решила не оборачиваться и не махать Митчу, и он быстро скрылся за бетонной колонной. Но едва она успела войти в лифт, как тут же замерла. Ее окликнул голос Гомера Симпсона:

— Чанья, слышь, Чанья, у меня есть билеты на следующую субботу на игру «Спрингфилдских изотопов». Хочешь пойти?

Чанья разинула рот от удивления и обернулась, даже поискала Тернера глазами на автомобильной парковке. Напрасно. Он исчез… Получилось не талантливое любительское подражание, а отличная высокопрофессиональная имитация. Немного даже пугающая.

Поднимаясь в свою квартиру, Чанья разговаривала сама с собой: «Чанья, на этот раз ты подсекаешь очень странную рыбу. Двадцать минут в постели, и будет понятно все. Его лицо не настолько дурное, но он его стыдится. Хочет быть миловидным американским мальчиком. Кем-то нереальным, как в кино. В Америке все как в кино. А может, у него просто не стоит?»

Какой было бы катастрофой выйти замуж за мужчину, а затем обнаружить, что тот ни на что не годен в постели. Но с какой стати она вообще согласилась на свидание с ним? В материальном плане Чанья прекрасно зарабатывает в сауне и может подцепить на крючок сколько угодно знакомых азиатов из дипломатического корпуса, которые постоянно звонят и поймут ее намного лучше, чем фаранг. Карма то же самое, что метеорология, — с трудом поддается анализу.

Оказавшись дома, Чанья швырнула Библию на стол и забыла о ней.

Кто такой Митч Тернер? Чанья была бы удивлена, узнав, сколько еще людей задавались этим вопросом. После первого ужина она отметила, что он вообще ничего не рассказал о себе. Даже Библия в переводе на тайский язык — жест, на первый взгляд милый и глубоко личный со стороны набожного человека, на самом деле был напускным, вовсе не тем, чем казался, словно все дело ограничивалось демонстрацией благочестия.

Митч выждал целых три недели, прежде чем пригласить ее снова — на этот раз в «Железный очаг» неподалеку от Дюпон-серкл. Там не подавали перец чили, место было в высшей степени романтическим — с закованными в бумажные кандалы отбивными из барашка на расставленных вокруг пылающего очага изящно накрытых столах. Неужели он не понимал, что загоняет себя в ловушку? В таком ресторане не пить было просто неприлично. Митч со знанием дела заказал бутылку красного из долины Напа — Чанья одобрила его выбор, — но сам пригубил вино всего пару раз. В середине ужина, когда бутылка оказалась на три четверти пустой, Чанья поставила бокал на стол и многозначительно посмотрела на американца. Она выпила почти все вино и слегка захмелела. Митч, смущаясь, сделал три-четыре глотка и опустил бокал. Чанья не отводила взгляда. Тернер выпил еще, но она продолжала смотреть, пока странный ухажер не прикончил все. Явно довольная, Чанья разрешила официанту налить себе остатки из бутылки.

Сразу раскрасневшийся Митч Тернер повернулся к официанту:

— Признайтесь честно, что вам не приходилось видеть такой чертовски красивой женщины! — Чанья и официант обменялись удивленными взглядами.

Они не стали заказывать десерт, и всю дорогу домой в такси Чанье пришлось отбиваться от его приставаний. Сильные, жадные, настойчивые изголодавшиеся руки сновали повсюду. Когда она пригрозила дать оплеуху, Тернер только хихикнул и, до жути похоже подражая Гомеру, прошептал:

— Это лезет у меня из ушей, Мардж.

В квартире Чанья, как принято у женщин ее профессии, быстро взяла клиента в оборот: повела с собой в душ и старательно вымыла его половые органы холодной водой, что нисколько не сказалось на впечатляющей эрекции. Митч попытался написать свое имя мыльной пеной на ее груди. А в постели оказался неожиданно активным.

Проявил необыкновенную изобретательность — двадцати пяти минут у нее внутри ему показалось мало. Чанья продолжала извиваться и взбрыкивать под ним лишь потому, что профессиональная гордость не позволяла сдаться.

И когда Тернер, изобразив французский акцент, нежно спросил:

— Ты кончила, дорогая? — она, как истинная буддистка, не могла не признать очевидного и, едва переводя дыхание, ответила:

— Три раза.

— Я тоже, — хмыкнул Митч и продолжил свое дело.

После четвертого оргазма Чанья усомнилась в своих прежних взглядах на Библию христиан. Может быть, в ней что-то все-таки есть?

Даже после того, как, насытившись сексом, они снова сходили в душ и затем лежали бок о бок в постели, тот единственный бокал вина продолжал свое волшебное действие. Митч сделался болтлив, как мальчишка, и принялся рассказывать о своей жизни. Выложив про себя все (учился в Арканзасе в школе суровых религиозных правил, затем в Йельском университете и в Японии), он перешел к вашингтонским слухам, причем самого ядовитого свойства.

Митча Тернера воспитывали южные баптисты строгих нравов, отец его был сенатором. У Митча была сестра, близкая ему по духу, два брата настолько разбогатели, что стали почти миллионерами, занимаясь бизнесом в телекоммуникационной индустрии. Но Чанью больше всего поражал набор акцентов и голосов, которым Тернер точно подражал, и она, не отрываясь, слушала все, что он говорил. Казалось, в его теле обитало множество персонажей, и этот театр производил такое жуткое впечатление, что временами ей приходилось прикрывать себе рот, чтобы, не дай Будда, не вылетело что-то недоброе. Когда Митч ушел, ей осталось только качать головой. Ничего не скажешь — странный улов.

Чанья признавалась в дневнике, что ожесточение, которое порождало в Митче Тернере спиртное, могло производить неотразимое впечатление. Ей еще не раз придется наблюдать эту метаморфозу: тридцатидвухлетний мужчина, выпивая, сбрасывал почти половину лет. Таинственный процесс превращал его в совершенно бесполезного для любых общественных дел человека, но зато он много приобретал в личном плане — становился похож на большого шестнадцатилетнего и очень озабоченного юнца, который воплощал в себе дюжину личностей и умел развеселить. С тех пор Чанья постоянно держала дома бутылку красного вина, и ритуал никогда не давал сбоев.

Митч приходил к ней мучимый чувством вины, скованный, хмурый, неразговорчивый, глубоко загадочный и намекал, что не представляет, до каких пор способен с ней грешить. Чанья предлагала стакан вина, и через несколько минут Тернер отбрасывал взрослую оболочку и превращался в здоровенного болтливого ребенка с шаловливыми руками. После секса он принимался облегчать душу — психологически. Однако эта психологическая разгрузка включала в себя рассказы, которые раз от разу все более противоречили друг другу. В одной из версий его любимая сестра исчезла, а ее место занял не менее любимый, но капризный брат, которого Митч спас от разорения. В другой истории мать превратилась в католичку из Чикаго. Довольно часто отец выступал транжиром, бросившим семью, когда Митчу было всего четыре года. А сам Тернер достиг всего в жизни благодаря своей гениальности и государственным стипендиям. Но иногда утверждал, что отец работал дипломатом и долгое время жил в Токио — там Митч и научился свободно говорить по-японски.