Читать книгу "Зорич - Марина В. Кузьмина"

лестнице, не глядя на Шалыгина, вошли в дом. «Поляки, — подумал Семён Иванович, — не обрусеют никак». Достал из внутреннего кармана пальто кожаный портсигар, извлёк тоненькую французскую папироску с зельем и отдался «грехопадению» — так он сам называл этот процесс. Едва докурил, когда, громко хлопнув дверью, на крыльцо вывалились, о чём-то споря, те двое, а с ними — его парень. Обойдя его, спустились вниз и завернули за угол. До Шалыгина доносились обрывки их перепалки, но познания иноземного языка Семёна Ивановича, бывавшего иногда в посёлке, ограничивались парой фраз — «пся крев» и «матка боска», — и сейчас он посетовал на их скудность. Через какое-то время, покосившись на него, парень вернулся в дом. А Шалыгин проводил спорщиков, один из которых, распалившись, размахивал руками, до ворот добротного дома с резными наличниками трёх окон, в окружении цветочных клумб с голубым палисадником. «Приметно!» — восхитился Семён Иванович, вернулся на постоялый двор, снял извозчика и, довольный, вернулся на доклад к Корфу.

Есаул занимался своим наградным кольтом — «полировал и чистил». Исидор Игнатьевич, расхаживая, вспоминал детали покушения на великого князя Сергея со всеми ужасающими подробностями. Когда Семён Иванович, робко постучавшись в дверь, скромно полюбопытствовал: «Вы позволите?» — Исидор Игнатьевич, прервав монолог, подскочив, вытащил за руку на середину кабинета Семёна Ивановича и рявкнул:

— Не тяни, шельмец! Знаю я тебя! Давай колись!

Вытянув из него всё, Корф отошёл и радостно рассмеялся:

— Ну вот! Узелок-то и завязался! Что я вам говорил?! А уж с такой меченой рожей он — факт — в картотеке местечко застолбил. Ай да Семён Иванович, ну и молодец! Будь ты девицей — я б тебя расцеловал!

Всё это время Зорич, отложив в сторону свой револьвер, загадочно молчал, явно о чём-то думая, а потом, обратившись к Корфу, попросил:

— Исидор Игнатьевич, будь другом, присядь, пожалуйста, на диван, а то ведь на ногах не устоишь. Я тебе сейчас такое скажу…

— Ну давай!

Да так и сел, услышав от Евгения Ивановича:

— Ты знаешь, чей это домик-то, с голубым палисадничком? Хвощевского. Братца Казимиры Юзефовны.

— Ну и дела! — протянул Корф.

А на следующий день пришёл ответ на запрос Корфа относительно Домницкого. Исидор Игнатьевич зашёл поутру в кабинет есаула с большим потёртым саквояжем. Поставив его на стол, стал давать пространные разъяснения внимательно слушавшему Евгению Ивановичу по поводу содержимого каждой баночки и пакетика, а их оказалось так много, что монотонный голос педантичного Корфа привёл мысли Евгения Ивановича в состояние полного ступора.

— Ради бога! — не выдержал он. — Исидор Игнатьевич, ведь на каждой же упаковке что-то написано. Я думаю, Анна разберётся сама.

— И в самом деле, чего это я?! — остановился Корф. — Это всё благоверная моя. Расскажи всё да объясни всё. Беда с этими курицами! Но она права в том смысле, что витамины в таком положении очень важны.

— Да в каком таком положении? — улыбнулся есаул, помогая укладывать саквояж. — Каких-то несколько недель.

— Э, не спеши, лиха беда начало. Чёрт! Тьфу-тьфу, чего это я? Вот уж ляпнул, прости господи. Не обессудь, есаул!

Зорич от души рассмеялся.

Очень кстати дежурный принёс депешу. Распечатав, Корф пробежал её глазами.

— Вот оно.

И стал читать вслух абзацами:

— Домницкий Ярослав родился в 1882 году. В Белостоке. Отец — Иренеуш Янович, совладелец фабрики, так… Закончив курс гимназии в 1898 году, уехал к дяде Брониславу Яновичу в Москву… Университет, по студенческому делу — Сибирь, там сошёлся с эсерами, по окончании — под надзор родителей, домой. Конфедераты… Сошёлся с боевиками эсеров… Нападение на полицейский участок — не доказано. Соскользнул в деле о покушении на генерала Мина, участие в эксах в Баку и Тифлисе — фактами не доказано. А, вот что, — отложил бумагу, прочитав, Корф. — После убийства великого князя Сергея департамент полиции разослал телеграммы об аресте Савинкова. Была засада в доме родителей Савинкова в Варшаве. Там был агент Раскин. По его словам, Савинкова предупредил человек с оспинами на лице, предположительно Домницкий. Он скрылся, ранив филёра. Вот оно как! — заходил по кабинету Корф. — Личность-то, оказывается, более чем известная.

Задумчиво проговорил:

— В общем-то, у нас тут эсеры не очень затребованы. Губернатор наш никак не сатрап, Жлуктов — фигура для них, думаю, неинтересная: слишком мелкая… Благовещенская и американец — с этим мы разобрались. Значит, цель Домницкого — это золото. Такой гусь так просто не приедет. Уж если за ним сам Раскин по пятам ходил, значит, Домницкий дорогого стоит! Раскин, мой дорогой друг, агент департамента полиции. Он внедрён к эсерам в их ЦК даже как бы. За ним всюду два филёра следуют — так его берегут!

— Итак, что мы имеем? — продолжил после паузы Корф. — Связку — Домницкий и двое из дома Хвощевского. Причём они к нему, а не он к ним. Почему? Не хочет светиться? Возможно. Надо узнать у Акима об обитателях дома Хвощевского. Это раз. Узнать у Жлуктова, где задержали Домницкого. К кому-то ведь он ходил. Это два. Нам надо знать обо всех передвижениях Домницкого. Круг его общения. Для этого рядом с ним должен быть наш человек. Если он живёт на постоялом дворе, это нетрудно. Поселим рядом, лучше всего коробейника: не вызовут подозрений его хождения туда-сюда. Там же — своего извозчика с приличной лошадкой, «хозяина». Таких обычно «чистая» публика выбирает. Такой у нас есть. А лучшего коробейника, чем Семён Иванович, вовек не найдёшь. Вот и обложим этого волчару со всех сторон! Молод он, но из ранних. Уж поверь мне, Евгений Иванович.

— Да я и не сомневаюсь! — засмеялся есаул.

Глава семнадцатая

Оба Заглобиных и Егорка, патрулируя, проезжали улицей крайние дома польского хутора.

— Что это там? — прервал неспешный разговор Заглобиных Егорка.

На пустыре у развесистого дуба гомонила кучка детей. Фрол Иванович натянул повод, тронул шпорами коня:

— А ну!

Подъехав, удивились: дети не разбежались, как обычно, настроенные настороженностью родителей к казакам, а смотрели без боязни, будто ждали помощи.

— Что случилось, мальцы? — наклонился с седла Иван.

Девчушка лет трёх, вытирая слёзы кулачками, показала