Читать книгу "Рекло. Роман об именах - Владислав Дронов"

присматриваюсь, во второй начинаю думать про картину, когда ем, а уже в третий день осмысляю полностью для себя. Сегодня вот день третий, но её бы я и во второй день поменял, хотя тут как посмотреть. Мы же не видим всей картины. Я в том плане, что вдруг эти два дерева на переднем плане трухлявые спереди? А главный герой картины – вот это маленькое деревце впереди – постепенно обретает жизненные силы, наблюдая за двумя дряхлеющими гигантами. С этой точки зрения выходит что-то мотивационное. Пока они громко наблюдали, оно тихо росло!

Наступила неловкая пауза, которая вновь была прервана Джотто Иванович. Он отвлекся от тарелки взглянул на меня и сказал:

– Ну что думаешь про это всё?

– Именно про то, что было сегодня?

– Пока начнем с этого, а потом, может, углубимся. Так что думаешь?

– Я вообще не понимаю, как это работает. Как моя уверенность в существовании чего-то может повлиять на материальный мир?

– Ну не на весь же! Сегодня мы могли видеть самую простую из форм, которую можно обжечь своим сознанием. Ты сделал это бессознательно, как бы ни смешно это звучало. Тебя это напугало, но этим люди занимались всю свою жизнь. Они вычеркивали и вносили в свою реальность разные аспекты. Вот, например, есть у девочки отец, он ветеринар. И этот отец усыпил любимую кошку дочери после того, как та сломала себе лапы. Дочка вычеркивает отца из своей реальности. Более того, он для неё погибает. Его больше не существует в её реальности. Ходит-бродит там какое-то тело, а отца больше нет.

– Но он же от этого не перестал существовать, – возразил я.

– Как знать! А какие есть доказательства?

– Какие-то же есть следы жизнедеятельности. Крошки он хотя бы какие-то оставляет?

– Ха-ха, – посмеялся Джотто Иванович. – Где доказательства, что они оставлены именно им? Или что мешает дереализовать и их? Мне кажется, Василе, что сущее состоит из очень плотно- сложенных кирпичей, и нам под силу двигать или передвигать какие-то места. Вот, например, ты же из Москвы?

– Да.

– Там с этим очень трудно. В таких городах реальность просто зацементирована и обита железом. Хотя и там можно найти несколько потайных ходов, если постараться. А здесь в дрейфующей для кого-то деревне будет как-то посвободнее, хоть и со своими нюансами.

– Мне это всё очень трудно понять, но как это влияет на вашу жизнь? – спросил я.

– Это место позволяет жить, таким как я. Дело в том, Василе, что могу я существовать осознанно только тут. Тоже не знаю, с чем это связано, но если следовать рациональной трактовке, то выходит, что личность я настолько неопределённая, что за пределами деревни попросту распадаюсь или даже не знаю, что со мной происходит. Лет десять назад вот вышел из деревни, затем пробел в памяти, а затем вот оказался вновь тут. Даже не помню, что делал эти три недели. Но есть ещё одна трактовка, которая гласит, что я вообще не отсюда и не принадлежу этому месту, по праву мне нужно быть в каком-то другом повествовании, а это место – буферная зона, куда я попадаю, когда реальность не нуждается во мне, как в персонаже при построении своих сюжетов. Звучит как-то обидно, поэтому мне нравится больше первый вариант. Ой, извини, я тебя, наверное, ещё больше загрузил?

– Нет. После Лёника я ничему не удивляюсь. Как думаете, он правда видел одновременно сразу несколько своих жизней?

– Конечно! Более того, это ему приходилось сдерживать. Не многие выдержали бы такое. А может некоторые вне деревни так живут, просто уже научились на подсознательном уровне блокировать это. Увидеть собственную смерть – это что-то, не пожелаешь ни одному человеку, скажу я тебе.

– Но я встречал тут людей, которые и не знают о том, что станица дрейфует. Тут лишь несколько избранных знают обо всём этом?

– Скорее несколько избранных не знают об этом. Конечно, многие знают об этом. И многие попали сюда самым необычным образом, прямо как ты. Мы существуем уже много лет, Василе! У нас даже успели родиться свои мифы, предания и всё другое прочее, что мало меня интересует. А касательно людей, которые не видят всего этого, мне кажется, что это какая-то выработанная слепота. Знаешь, как вот аборигены, которые не видели кораблей Магеллана из-за того, что просто не представляли, что это такое.

– А это не байка? – спросил я.

– Кто уж сейчас знает? Но звучит очень красиво, согласись! – искренне весело ответил он. – Вот покажу, когда тебе другие вещи, ты вообще во всё подряд верить начнешь, но ты лучше всегда пользуйся лезвием, желательно Оккамы.

В этот момент у меня заколола рука, и я немного сморщился.

– Что случилось, Василе? Плохо стало? – беспокойно спросил Джотто Иванович.

– Рука колоть начала. Видимо, пошёл процесс оттаивания, – ответил я, – нужно мазью помазать, наверное. Уже вечереет, я пойду. Спасибо больше за обед и за компанию.

– Ты приходи вечером! Я же обещал с тобой в нарды поиграть! Только чур без мухлежа. Давай провожу.

– Не надо! Вы и так много со мной находили сегодня. Тут совсем не далеко, не беспокойтесь. Обязательно приду, – еле сдерживая боль сквозь зубы отвечал я.

Джотто Иванович проводил меня до калитки.

Всю дорогу до дома моя рука подрагивала, но борьбу с ней мне пришлось отложить. Постиранные вещи, которые я вчера закрепил на ночь сушится, разлетелись по земле. Всю одежду мне любезно предоставил Богдан Алексеевич из своих закромов в следующем количестве.

Футболки однотонные: пять штук;

Рубашки фланелевые: три штуки;

Джинсы классические синие: две штуки;

Шапка лыжная, если похолодает: одна;

Трусы: не считал;

Носки короткие и длинные: девять пар.

Вот как раз заодно и провел опись. Касательно стирки, делать всё пришлось под краном. Чем-то таким я когда-то занимался, когда в подростковом возрасте моё тело неожиданно решало упасть в лужу. Маму не хотелось расстраивать, а машинкой я пользоваться не умел, приходилось пользоваться ручной стиркой. Собрав уже высохшую одежду и сложив её на единственном в моём временном жилище стуле, я присел отдохнуть и решил написать в этот самый дневник. Сейчас пойду сделаю себе чай, боль в руке всё никак не уймется

Пишу всё, пока есть возможность. Кажется, со мной снова что-то не так. Руку я так и не чувствую, боль прекратилась, но она начала двигаться буквально сама по себе! Вот прямо сейчас, когда я пишу, она очень странно дрыгается и двигается. Нужно срочно сходить к Никите Соломоновичу.

Сходил к Никите Соломоновичу. Он помазал чем-то и сказал, что выздоровление идёт своим чередом. Если судороги будут мешать, то он пообещал загипсовать руку. Надеюсь, до этого не дойдет, но судороги действительно прекратились. Лягу, пожалуй, спать.

Четыре часа утра. Я проснулся от того, что моя, вроде как,