Читать книгу "Соль любви - Ирина Кисельгоф"

Он довел меня до дома, до самой квартиры и позвонил. Гера открыл дверь. Человек подтолкнул меня к Гере.

– Ты это. Согрей ее. А то заболеет. И посиди с ней всю ночь. Надо так.

Гера отнес меня в кровать, как тряпичную куклу, и влил в рот стакан коньяка. Я пила коньяк как воду. Выпила, закрыла глаза и сказала:

– Я гадкий лебедь.

И провалилась в темноту. В ней не было ни тепло, ни холодно. Никак.

* * *

Я проснулась от грохота колес мчащегося поезда. Они стучали и стучали. Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! До бесконечности.

Я раскрыла глаза и увидела разверстые, хохочущие рты. И капли слюны. Они застыли в воздухе тусклыми серыми градинами. За столом сидели механические кукушки. Они хохотали от слез, беззвучно раскрывая рты. И качались от смеха. Туда-сюда. Туда-сюда. Туда-сюда. До бесконечности.

Меня за руку держал Гера, его рука была теплая, моя – ледянее льда.

– Гера, – без выражения сказала я. – Они надо мной издевались. Все. Я раньше думала, плохо, что обо мне забыли. Хуже не бывает. А оказывается, это хорошо, когда люди не знают, где твоя стоянка. Я мечтала не о том, о чем надо. Нельзя о себе напоминать. Не надо, чтобы о тебе помнили, надо, чтобы тебя забыли.

Он поцеловал мою руку. Моя ладонь была в его слезах, а я разучилась плакать.

– Он рассказал им обо мне все. Про все мои детские тайны. И про кукушку, и про часы, и про угол забвения. Про все. До последнего слова.

Гера сжал мою руку так, что чуть не сломал пальцы. Но я не чувствовала боли. Мне было никак.

– Зачем?

– Просто так. Для развлечения.

– Прости меня. Я тебя не уберег.

Он плакал, обхватив голову руками. Совсем тихо. А он никогда не плакал.

– Нет. Дело во мне. Я знала, что так случится. С самого начала.

Мы молчали, на наших лицах кружились тени серых, тусклых градин.

– Не уходи от меня. Я без тебя не выживу. Я люблю быть одна, но не могу быть одна. Мне легче жить, когда я знаю, что ты со мной.

– Я никогда от тебя не уйду.

Он поцеловал мои ладони, я провела пальцами по его волосам. Они стали совсем седыми.

– Гера, помнишь мою любимую картину? Праздничный белый стол улетает в синее небо за белыми птицами. Это не радостная картина. Мы ее не поняли. Она грустная. За столом никого нет, и на стуле никого нет. Некому праздновать, и праздников нет. Я тогда не поняла. Этот стол улетал от меня, а я не успела сесть на стул.

– Ты успеешь. Обязательно успеешь. Верь мне. Я знаю жизнь.

– Нет, – я рассмеялась. – Стул остался на земле, а стол улетел. Такая дурацкая картина. Зачем я фотографировалась? Надо было оставить одну эту картину. Это моя жизнь от начала до самого конца.

– Ты поплачь. Тебе будет легче. Тебе всегда легче, если ты плачешь.

– Не плачется. Я отдохну. Ладно?

Что делать, когда веру выдрали с мясом, не уронив ни капли крови? Я хотела только одного, чтобы меня не было. Чтобы я исчезла, испарилась, затерялась, растаяла, растворилась, пропала без следа. Самое лучшее лекарство – это когда тебя не помнят. Я поняла своего отца. Он забыл меня, потому что ему стало страшно оставаться рядом с моей матерью. Я была бы лишним напоминанием. Ни к чему это. Жить и так тяжело.

Я провалилась в темноту. Под грохот колес мчащегося поезда. Они стучали и стучали. Стучали и стучали. Одна. Одна. Одна. Одна. До бесконечности.

* * *

Я не выходила из дома. Ни в институт, ни на улицу, никуда. Не подходила к телефону, к входной двери. Я жила в скорлупе темной бабушкиной квартиры. Мне было страшно как никогда. До падения артериального давления, до холодного пота, до остановки сердца. Я стала бояться людей. Всех до единого. Самое страшное – это не привычные, оживающие предметы. Самое страшное в жизни – это люди. Любые.

Мне нужен был только Гера и больше никто. Но я боялась других людей даже с ним. Меня сжало пружиной, а пальцы меня не слушались. Онемели.

– Тебе звонил однокурсник, – сказал как-то Гера. – Старосельцев.

– Пусть, – вяло ответила я.

– Он беспокоится. Я по голосу почувствовал.

– Не знаю я никакого Старосельцева.

Зачем нужны чужие люди? Чтобы получить еще раз бритвой по глазам? Я не ждала ничего хорошего. Ни от кого. Так было легче.

– Пойдем погуляем?

– Нет.

– Ты не можешь никуда не выходить.

Я покачала головой. Гера вздохнул и прижал меня к себе. Смешно. У него на глаза набежали слезы, а я перестала плакать. Невзначай. Как-то вдруг все поменялось местами.

– Почему ты никуда не ходишь?

– Не хочу.

Я заглянула в его глаза, в них стояли слезы. Ни туда, ни сюда. Я узнала отражение своих глаз, и на меня внезапно накатил очередной приступ паники. Облил холодным потом с головы до ног. До черноты в глазах. До тряпичной слабости.

– Расскажи мне, что с тобой? – попросил Гера. – Ты молчишь, а я хочу тебе помочь. Хочу! Слышишь?!

Я ему поверила сразу. Он должен был помочь. Только он мог мне помочь.

– Боюсь. Боюсь, что надо мной снова будут издеваться. Такого со мной не было. Я не знаю, что делать. Понимаешь? Мне кажется, они везде, – путаным и сбивчивым шепотом заговорила я. – Везде. Куда ни ступишь. Куда ни глянешь. Я везде вижу их лица. Нет, не лица. А раскрытые рты. Они смеются. Всегда. Издеваются. Все вместе или по очереди. Им все равно. Меня преследует их смех, как черные шары. Я слышу их смех каждый день. Я устала от него. У меня нет больше сил его слышать! А он не кончается. Никогда, даже ночью. Даже когда я сплю! Что я им сделала, Гера? Что? Скажи, что? Ведь они меня не знают. Совсем. Ни один! За что так?

Мое плечо стало мокрым от Гериных слез. От слез взрослого мужчины. Он плакал, не стыдясь, я никогда не видела его таким. А мне было страшно. И все.

Мы сидели с Герой в моей комнате и молчали. Зачем я поменяла шторы? Дело не в свете и тени. Это чепуха. От перемены света и тени ничего не меняется. Суть совсем в другом. В том, что мне не под силу. Я никогда не поменяю свою жизнь на другую, лучшую. Я не умею менять время.

– Катя, дороже тебя у меня никого нет. Ты у меня одна. Никто не умеет выходить из стресса сам. Тебе нужна помощь. Ты сама не выкарабкаешься.

– В психбольницу? – меня отбросило от Геры. – Туда, где навечно заперты души? Где идешь по колено в чужих разбитых мечтах? Хочешь отправить меня туда? В сумрак длинных, безжизненных коридоров? Которым нет конца и края! В ад коридоров, запертых на сто замков, запечатанных семью печатями?!

Я смотрела на Геру как врага. Меня колотило от ненависти к нему. И он предал меня! Все!