Читать книгу "1795 - Никлас Натт-о-Даг"

Но в ложе эвменидов это не обсуждается. Говорят совсем о другом. Что тут обсуждать? Ройтерхольм — осел, королевство катится в пропасть, главное — сохранить самих себя и братство. Необычно жаркий август превратил Стокгольм в настоящий ад. Невооруженным глазом видны плюмажи осаждающих город мух и прочей летучей нечисти. Но магистров ложи на собрании больше, чем можно было бы ожидать даже в сентябре. Обычно они уезжают искать прохладу в своих имениях, но слухи и ожидания удерживают в городе. Встречаются то тут, то там, в различных салонах, где можно без помех выпить кофе, — любое нарушение закона простительно тем, кто в состоянии откупиться. В бальных залах условное рукопожатие помогает опознать братьев по ложе. Иногда собираются в каком-нибудь petite maison. Сводницы привозят туда новый товар — девочек и мальчиков, выгнанных из родных мест неурожаем. Свежих, юных, еще не меченых неизбежными в большом городе сыпью и фурункулами, тех, в ком еще теплится проблеск надежды, что за полученные деньги они смогут купить что-то похожее на жизнь, что кошмар двух или трех ночей станет исключением, которое, если постараться, можно забыть. Тех, кто не возомнит, что за эти ночи приобрел профессию, кто еще в состоянии выказать возбуждение или страх. То или другое одновременно, или в неизбежной последовательности. Товар этого рода имеет свойство быстро портиться, они продают себя все дешевле. Не успевают оглянуться — и свинцовая гиря безнадежных ожиданий утягивает туда, откуда нет и не может быть возврата.

Но братья по ордену умеют выбирать правильные моменты, к тому же для тех, кто платит, возможности неограниченны, а удовольствия быстро приедаются. Кажется, нашлось что-то новое, еще не испытанное, но наступает утро, и то, что волновало накануне, в свете солнечных лучей кажется пресным и даже нечистоплотным. И, конечно, любопытство: что он там задумал, этот урод Тихо Сетон? Он помешанный, это ясно — иначе как объяснить его выходки, но иногда и сумасшествие может щекотать нервы. Правда, при одном условии — если оно развлекательного свойства. Лакеи Болина разбалтывают все, что знают, и обходятся эти сведения недорого: достаточно их напоить.

Итак, Сетон купил шпанских мушек. Эта новость встречена с некоторым разочарованием. Кто не пробовал это средство? Действенное, конечно, эрекция безукоризненна. Как выразился один из братьев — «плюнь — шипит». Но и зудит, и даже жжет… к тому же возникают сомнения в доброкачественности этих ухищрений. Ставки все время меняются, и чаще не в пользу Тихо Сетона.

И в одном все сходятся: никто на этой затее не проиграет, чем бы ни кончилось.

— Если нам не понравится, что ж, — произносит Йиллис Туссе под одобрительный хохот, — интересно, сколько матросских херов уместится в его раскроенной пасти. Покажется недостаточно — надрежем с другой стороны.

Смех смехом, но нетерпение, подогреваемое небывалой жарой, растет с каждым днем. Лету все равно скоро конец, в архипелаге по ночам гуляют таинственные беззвучные зарницы.

Дело идет к осенним штормам, в этом уверены все. И наконец новость: день назначен. Приглашения рассылает сам Болин. Старик настолько возбужден, что даже ходить стал быстрее на своей подагрической ноге, которая мучает его уже много лет. Нашли помещение, и знаете какое? Какая наглость! Но репетиции уже идут — под большим секретом и со всеми возможными мерами предосторожности.

17

Знакомства Болина и в самом деле неисчерпаемы; замысел привлек некоего спившегося мецената, вдохновившегося жизненным укладом эвменидов. «Несравненный», новый королевский театр, в их распоряжении. Переговоры такого сорта всегда были сильной стороной Ансельма Болина. Неторопливо, точно рассчитанными доводами он убеждает директора театра: разумеется, идея с ночными репетициями и ночным представлением принадлежит именно ему, директору, — самому Болину такое и в голову не пришло бы. Теперь можно работать без помех. И цену удалось снизить — не потому, что не хватало денег, из принципа. Множество деталей, ни одну нельзя упустить — братья по ордену привыкли к самому лучшему, просто хорошее их не устроит. Тщательно прибраться в зале и в салонах, сменить свечи на новые. Представление сугубо приватное, посторонних не допускать. Уборка после представления — да, разумеется. Сценическая машинерия — не волнуйтесь, все будет в полном порядке. Само собой. Как приняли, так и оставим.

Директора смешит таинственность арендаторов, он то и дело заговорщически подмигивает Болину. Ему не привыкать — как и все, кто имеет в своем распоряжении приличное помещение, он не раз сдавал зал для различных затей, одна эксцентричнее другой. Наверняка гости собрались разыграть какую-нибудь эротическую комедию, не предназначенную для посторонних глаз. Актрисы в едва прикрывающих лобок юбочках и блузках, настолько тонких и прозрачных, что просвечивают соски и соблазнительная щелка между ягодицами. Развлечение для мужчин в критическом возрасте, когда с каждым годом увеличивается пропасть между желаниями и невозможностью их удовлетворить по причине угасающей мужской силы. Болин тоже подмигивает в ответ, а иной раз принимает огорченный вид: дескать, не ожидал, что наши планы так легко разгадать. Пожимает плечами и вручает оговоренную сумму.

Сетон шагами измерил сцену вдоль и в глубину, осмотрел готовые декорации и выбрал нужные для каждого акта. Лакей Болина и еще один нанятый рабочий, глухонемой с рождения, больше суток вникали в работу новой театральной машинерии Юхана Шефса, обеспечивающей открытие и закрытие занавеса и смену декораций. Клубок канатов, блоков, деревянных рычагов, колес и полиспастов. Те, кому два года назад посчастливилось посмотреть вышедшую из-под пера самого короля пьесу «Ревнивый неаполитанец», помнят, как потрясены они были происходящим: италийский пейзаж, старинный замок вдали! А дождь, а оглушительные удары грома и вспышки молний? Теперь они своими глазами увидели и поняли: эти чудеса — не более чем иллюзия, оптический и акустический обман, достигаемый с помощью простейших механизмов.

Для первого акта Сетон выбрал декорацию проселка, ведущего к мастерски изображенному на заднике окруженному крепостной стеной городу. Небо можно сделать грозовым или безобидным и безоблачным — по желанию. Сама сцена почти пуста, за исключением разве что специально сшитой ковровой дорожки, обозначающей продолжение дороги в зал. Он оценил декорацию со всех точек и со всех возможных углов — очень достоверно, особенно в приглушенном свете.

Для второго акта выбрал оливковую рощу: искривленные, узловатые стволы. Но больше всего Тихо беспокоили зеркала. Разумеется, все происходящее должно быть, насколько возможно, видно всем присутствующим. Не так-то просто взять напрокат огромные зеркала, еще труднее — поставить их в нужных местах и под правильным углом. Каждое из таких зеркал стоит целое состояние, и обращаться с ними нужно очень осторожно.

С нарастающим возбуждением Тихо Сетон в сотый раз идет по проходу в партере, где нет сидячих мест. Поднимает голову: три ряда балконов карабкаются к потолку, каждый украшен резными гирляндами, соединяющими золотые и белоснежные лиры на небесно-голубом фоне. В каждой детали чувствуется новизна. Краски и сусальное золото сверкают так, будто их положили вчера. Даже в таких местах, где только самые усердные слуги дают себе труд вытереть пыль. Сажа от сотен сальных свечей еще не успела закоптить потолок. Даже пахнет свежо: опилками, краской, в ложах — духами и ароматическими солями. Вряд ли эти запахи продержатся еще хотя бы пару лет; все перекроет запах человеческой конюшни, пота и немытых тел, стиснутых в партере так, что еще чуть-чуть — и выстроилась бы очередь желающих сдать билет и получить деньги обратно. Но до этого еще далеко, к тому же Тихо Сетон вовсе не планирует повторный визит. В последний раз прокручивает в голове весь план — как будто бы ничего не упущено. От пролога до финала. Что должен делать он сам, что должны делать другие участники. Они собрались за сценой, ждут с нетерпением возможности уйти домой, но он не отпускает их, прежде чем не получит правильный и быстрый ответ на все вопросы. В таком деле мелочей не бывает. Что-то пойдет не так — и тщательно выстроенная конструкция рассыпается.