Читать книгу "Невеста трех женихов - Галина Артемьева"

Они оказались дома почти одновременно. Марио, вернувшийся из Нью-Йорка, выглядел осунувшимся, измученным.

– Stanco[23], – вздохнул он, обнимая жену и сына.

Обедали вместе. Андрейка трещал без умолку, рассказывал про Камарг, лошадок, бычков.

Света любовалась своими мужичками. Любимым сыном и любимым мужем.

Потом позвонила Люба.

– Занята, Светик?

– Можно сказать, нет. Марио ушел отсыпаться, Андрейку повезли в гости к деду с бабкой.

– Приезжай, я тут, по-моему, кое-что интересное откопала.

Люба продолжала систематические раскопки на своем чердаке. Дело продвигалось медленно: спешить ей было некуда. Книги уже заняли свои места на специально изготовленных полках. Оставались газетные подшивки и архивы из сундуков, к которым даже страшно и подступиться. Работы непочатый край. И сколько сюжетов из этих архивов можно выудить, сколько историй жизни! Но пока – газеты. Столетней давности! Само по себе – клад. Люба усовершенствовала свой итальянский именно благодаря постоянным поискам интересных фактов в недрах своего чердака.

Последний ее период охватывал конец тридцатых – начало сороковых годов. Страшное время. А с другой стороны – люди жили обычной жизнью, влюблялись, копили деньги, мечтали приодеться, любили киношных кумиров, подражали им.

Люба открывала для себя жизненный путь основателя итальянского фашизма Муссолини, казавшийся до раскопок однозначным путем зла. Поначалу она звонила Светке, чтобы с иронией зачитать официальный титул итальянского лидера после 1936 года: «Его Превосходительство Бенито Муссолини, глава правительства, дуче фашизма и основатель империи».

– Парень от скромности не страдал, – наскоро комментировала Люба, отправляясь на дальнейшие поиски.

Потом поступали отрывочные сведения, касавшиеся той или иной стороны деятельности дуче фашизма.

Оказывается, во внутренней политике он достиг ряда успехов, ликвидировал безработицу, улучшил условия быта рабочих, общественный транспорт. Если бы не его связь с Гитлером, вполне возможно, он так и остался бы для итальянцев объектом поклонения.

Через какое-то время Люба сообщила, что в Марио (а стало быть, и в Андреа), возможно, течет кровь Муссолини, так как фамилия матери дуче – Мальтони – совпадала с фамилией матери Марио. В Италии женщины, выходя замуж, по традиции оставляли свои фамилии. Стало быть, некие корни прослеживались. Света даже рассказала о Любином открытии Марио, чем хорошо его посмешила.

– Проснулись! Пусть поедет в Эмилию Романью[24], там каждый второй Мальтони. Как у вас Иванов, Петров, Сидоров.

Света с удовольствием передала Любе комментарий Марио. Та, однако, увлеклась трагической фигурой итальянского лидера всерьез. Тем более что последние дни жизни Муссолини оказались связанными с теми местами, где вот уже столько лет обитала она.

Люба называла Свете пункты последних передвижений Муссолини, и обе ужасались, произнося имена населенных пунктов: город Комо, оттуда началось его продвижение с маленьким отрядом вдоль озера в Менаджио (то самое Менаджио, куда Люба ездит в супермаркет закупаться). Из Менаджио до Швейцарии – рукой подать. Наверное, он и собирался там искать спасения. Наконец, дуче схвачен, опознан одним из партизан, препровожден в Донго… Сколько раз Света бывала в этом Донго… И не догадывалась, что здесь решалась судьба некогда грозного диктатора. Из Донго Муссолини с его возлюбленной перевезли в Медзегру и там расстреляли.

Какие страшные человеческие деяния помнит прекрасное озеро! Может быть, именно поэтому было Свете так грустно на его прекрасных берегах.

И еще оказалось… Мистическая история: за десять лет до смерти Муссолини проезжал возле Медзегры. Места там опасные. Дороги серпантином, обрывы. Его машина чуть не упала тогда с обрыва. Муссолини воскликнул: «Будь проклято это место!» Именно там он и был расстрелян.

Как же поступили с беспомощным телом те, кто недавно готов был целовать следы ног своего вождя? Тело его (вместе с телами других расстрелянных) повесили вверх ногами на миланской бензоколонке. Потом веревки подрезали и кинули тела в сточную канаву, а после зарыли на миланском кладбище, в безымянной могиле. Через год тело Муссолини было эксгумировано и похищено. Через несколько месяцев его обнаружили, но еще долгих десять лет его не предавали земле, не могли добиться согласия в этом наверняка уже безразличном дуче вопросе. Потом все же захоронили в семейном склепе в Предаппио. Там, где родился, там нашлось и вечное упокоение.

Расспрашивая тех, кто жил в годы правления дуче, Света не удивлялась, слушая похвалы в его адрес. Все, как один, утверждали, что был порядок, был энтузиазм. В точности так, как говорили многие свидетели сталинских времен у нее на родине.

Постепенно, благодаря Любиным изысканиям, стала Света понимать, как глубоко в плоть и кровь народа вошли некоторые афоризмы дуче. Люба как-то прочитала ей по телефону несколько крылатых фраз, которые, как оказалось, часто повторял Марио:

– Только идиоты и мертвецы не меняют своих убеждений, мы разумные люди, и мы их меняем.

Света не раз поражалась цинизму этой фразы. Но Марио отвечал:

– Это честно. Только и всего. Кто-то называет правду цинизмом.

Света этого не принимала. Но и не спорила. Было бы из-за чего… Из-за слов. Стоило ли? И – кому что докажешь?

А еще муж говорил:

– Наша программа проста. Мы хотим…

Дальше следовало кратко сформулированное желание. И оказалось, это он повторял слова Муссолини:

– Наша программа проста. Мы хотим управлять Италией.

Ничего себе! Круто! Хотя что из того, что Марио цитирует основателя фашизма? Они-то вон сколько раз повторяют: «Жить стало лучше, жить стало веселей…» А это слова их диктарора. Да еще произнесенные в пору самых страшных кровавых репрессий.

Много чего еще мы повторяем, не задумываясь, ради красного словца… Просто интересно, когда узнаешь, откуда ноги растут.

Кстати, однажды Люба зачитала такое, с чем Света внутренне не могла не согласиться. Исходя из собственных же наблюдений, из крушения собственных же мифов.

– В демократии отталкивают три вещи: бесхребетность, привычка коллективной безответственности и ложный миф о всеобщем счастье и безостановочном прогрессе.

Именно так. Впрочем, об этом еще когда Пушкин писал, несколько с иной стороны, правда:

«С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую – подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (…), – такова картина Американских Штатов, недавно выставленная перед нами»[25].