Читать книгу "Штормовой день - Розамунда Пилчер"

— Думаю, — сказал Элиот, — вы пообщались с Гренвилом.

— Простите.

— Но ясно одно: либо я, либо Джосс, но кто-то из нас должен отсюда убраться. Как говорят в ковбойских фильмах, «в городке стало слишком тесно для нас двоих», но я предпочел бы, чтобы убрался Джосс.

— Не преувеличивайте значение Джосса. Из-за него не стоит копья ломать.

— А если я продам гараж и уеду в Бирмингем, вы поедете со мной?

— О, Элиот…

Я отвернулась от него и встретила взгляд Софии на портрете. Глаза ее смотрели прямо на меня, и было такое впечатление, словно Джосс сидит здесь, слушая каждое наше слово и посмеиваясь. А потом Элиот взял меня за подбородок и повернул мою голову так, чтобы я опять смотрела на него.

— Слушайте меня!

— Я слушаю.

— Любовь — это не обязательное условие. Вы это знаете, не так ли?

— Я всегда считала, что это важное условие.

— Она приходит не ко всем. Возможно, к вам она и не придет.

Мрачная, однако, перспектива!

— Возможно.

— А в таком случае, — тон его был ласков и рассудителен, — разве так уж плох будет компромисс? И разве он не предпочтительнее работы с девяти до пяти до скончания дней и пустой квартиры в Лондоне?

Он нащупал мою больную точку. Я так долго была одна, что перспектива одиночества до скончания дней очень меня пугала. А Гренвил сказал: «Ты создана для того, чтобы жить с мужчиной, иметь дом, детей». И вот теперь все это приблизилось, ждет меня. Стоит только руку протянуть, принять то, что предлагает Элиот.

Я произнесла его имя, и он обнял меня, крепко прижал к себе, целуя в глаза, щеки, губы. София глядела на нас, но я не обращала на это внимания. Я говорила себе, что она давно мертва, а Джосса я уже вычеркнула из своей жизни. Зачем же мне обращать внимание на то, что думает обо мне он или она?

Наконец Элиот сказал:

— Нам пора. — Он слегка отстранил меня со словами: — Тебе надо принять ванну, смыть всю эту грязь с лица, а я должен достать лед из холодильника и заготовить все необходимое, чтобы выступить в роли усердного виночерпия для Гренвила и матушки.

— Да. — Я высвободилась из его объятий, отвела прядь волос с лица. Я чувствовала жуткую усталость. — Который час?

Он взглянул на часы. Ремешок на них, который я ему подарила, был еще совсем новенький и поблескивал.

— Почти половина восьмого. Мы могли бы здесь хоть всю ночь оставаться, но, к несчастью, жизнь продолжается.

Я устало поднялась. Не глядя на портрет, я подняла его и поставила обратно — в укромный пыльный угол с его паутиной и пауками, опять повернув лицом к стене. Потом я взяла наугад еще несколько холстов и поставила их так, чтобы завалить, загородить портрет. Вот теперь, говорила я себе, все стало как прежде. Кое-как мы прибрали в мастерской и прикрыли холсты упавшими и пропыленными простынями. Элиот выключил торшер, я взяла фонарик. Мы вышли, погасив верхний свет, закрыв и заперев дверь мастерской. Элиот взял у меня фонарик, и вместе, вслед за прыгающим кружком света, мы пошли по тропинке, то и дело оскальзываясь, спотыкаясь о притаившиеся кочки и камушки бордюра; а потом взобрались на блестящие от дождя мокрые ступени террасы. Над нами высился дом, за задернутыми шторами которого горел свет, а вокруг бушевал ветер и гнулись, раскачивались безлистые деревья.

— Вот уж не знал, что непогода может так долго длиться, — сказал Элиот, открывая боковую дверь, и мы опять очутились в доме. Холл встретил нас теплом и ощущением безопасности, и пахло в нем вкусно: тушеной курицей, которая готовилась на ужин.

Мы расстались. Элиот направился в кухню, я же поднялась наверх, чтобы скинуть с себя грязную одежду, налить ванну и понежиться в теплом ароматном пару. Я смогла наконец расслабиться и ни о чем не думать. Я слишком устала, чтобы думать. Вот засну сейчас, мелькнуло в голове, и, наверное, захлебнусь. Почему-то перспектива эта меня не слишком встревожила.

Но я не заснула, потому что, лежа в ванной, вдруг услышала перекрывающий шум ветра звук: к дому приближалась машина. Из окна ванной, находившейся в задней части дома, были видны подъездная аллея и передняя дверь. Я не потрудилась задернуть шторы, и фары машины на секунду осветили темноту окна. Хлопнула дверь, раздались голоса. Потревоженная, я вылезла из ванны, вытерлась и направилась через площадку к себе в комнату, но замерла на месте, потому что из холла на лестницу донеслись взволнованные голоса:

— …нашел ее на полпути вверх по холму… — говорил незнакомый мужской голос.

И голос Молли:

— …но деточка, дорогая… — И тут же чьи-то дикие, душераздирающие рыдания.

Я услышала, как Элиот сказал:

— Ради Бога, девочка…

А потом опять голос Молли:

— Иди же сюда, к огню… скорее… все хорошо… все в порядке… теперь ты в безопасности…

Я прошла к себе в комнату, оделась, застегнула ворот своего коричневого казакина, расчесала щеткой волосы, заплела косу — все это за считанные минуты. Мазнула губы помадой — на более тщательный макияж не было времени, — сунула в сандалии голые ноги и сбежала по лестнице вниз, на ходу вдевая в уши серьги.

Уже внизу я столкнулась с Петтифером: он шел из кухни с лицом, как грозовая туча, и с рюмкой бренди в руке. Только очень серьезные события могли заставить Петтифера забыть о серебряном подносе под рюмку.

— Петтифер, что случилось?

— Не знаю, что именно случилось, но, кажется, у девочки истерика.

— Я слышала, как подъехала машина. Кто привез Андреа?

— Морис Тетком. Говорит, что ехал из Порткерриса и нашел ее на дороге.

Я ужаснулась:

— Вы хотите сказать, лежащей на дороге? Ее сбило машиной или как?

— Не знаю. Может быть, просто упала.

В глубине холла распахнулась дверь гостиной, и к нам торопливо, почти бегом бросилась Молли.

— О, Петтифер, не стойте с разговорами, несите скорее бренди! — Тут она увидела меня, совершенно растерянную. — О, Ребекка, дорогая, какой ужас. Право, ужаснее не бывает! Я хочу позвонить доктору. — Она была уже возле телефона и листала телефонную книгу, вслепую, потому что куда-то задевала очки. — Посмотрите, пожалуйста, будьте так добры! Телефон доктора Треваскиса… он где-то здесь записан, но я не могу найти…

Петтифер ушел. Я взяла телефонную книгу и стала искать номер телефона.

— Что случилось с Андреа? — спросила я.

— Бред какой-то… Просто не верится! Какое счастье, что Морис нашел ее. Она могла пролежать там всю ночь… могла умереть…

— Вот. Нашла. Лионель Треваскис. Порткеррис, восемьсот семьдесят три.

Молли схватилась за щеку.

— О, ну конечно. Я же наизусть его знаю. — Подняв трубку, она набрала номер. Дожидаясь ответа, быстро проговорила: — Пойдите туда, посидите с ней, а то от мужчин толку мало, никогда не знают, что надо делать!