Читать книгу "Бесов нос. Волки Одина - Юрий Вяземский"

Тут Митя закашлялся. Он теперь сидел почти рядом с Профессором. И Сенявин инстинктивно привстал, чтобы пересесть на другую сторону. Но, видимо, так же инстинктивно сообразил, что эдак будет совсем неприлично по отношению к этому – как его? Соколовскому? И потому не стал пересаживаться, а отошел к Петровичу, якобы для того чтобы осмотреть торчащие на раме верхние спиннинги.

А Митя, подавив кашель, хрипло произнес:

– Pour montrer son pouvoir.

– Не понял вас, – обернулся Профессор.

– Это по-французски, – грустно улыбнулся Митя.

– Я догадался, что по-французски. Но вы это к чему изволили… изречь?

– Вы сказали, что не знаете французского. И я подумал, как можно перевести слова Верховенского: «чтобы показать свою власть».

«Чокнутый! Все уже давно забыли про Верховенского!» – подумалось Андрею Владимировичу, скорее испуганно, чем гневно.

Установилось неловкое молчание.

Спас положение Драйвер. Участливо глядя на Профессора, он сказал:

– Я что-то не понял. Вы ведь говорили, что воруют на первом этаже. А наши чиновники, эта наша братва, разве они на своем втором этаже не воруют? У нас, у народа.

Благодарно улыбаясь карелу и демонстративно к нему одному обращаясь, Профессор стал объяснять:

– Так и есть, дорогой Анатолий… Анатолий Петрович! Именно на первом этаже воруют. А на втором, то есть во второй комнате этого этажа, не воруют – здесь кормятся! Это, как говорят в Одессе, две большие разницы! У нас это еще с варягов пошло. Они сей политический, а точнее, политэкономический обычай называли «вейцле», что в общих чертах и в исторической перспективе можно перевести как «кормление». Суть его в том, что человеку из иерархии, ярлу или херсиру, дается удел, и он им не только управляет, но также с него кормится. Само собой, дань конунгу или правителю – собирай и отстегивай! Но о себе также не забывай. Тем паче если пост твой достаточно высок. Тогда ведь вокруг тебя непременно дружина образуется, и эту твою братву тоже надо кормить или давать ей кормиться… Так, уважаемый Анатолий, во многих странах практиковали, в старые добрые времена. Но наступило Новое время, в Европе заговорили о законах, о демократии, и постепенно древнее кормление стали именовать коррупцией. Но мы-то, слава богу, не Европа! У нас, как известно, особая стать и особая верность нашим традициям! Кормление у нас, как было, так и осталось. Воплощение русского национального характера, Александр Данилович Меншиков, когда почил в Бозе Петр Великий, велел отменить жалование всем мелким государственным чиновникам, объяснив: «И так много взяток берут»… Или другой анекдотец. Однажды Екатерина Великая получила прошение от какого-то полковника. Тот бил челом и слезно просил увеличить ему жалованье; дескать, у него большая семья, и она с трудом сводит концы с концами, а деточки чуть ли не голодают. Нахмурилась матушка-императрица, призвала к себе своего кабинет-секретаря Александра Васильевича Храповицкого и говорит ему: «Что это за чудак мне прошение направил. Я ему полк дала, а он свою семью накормить не может»… Матушка, хотя и немкой была, но русские понятия быстро усвоила и отечественные традиции свято блюла, за что пользовалась поистине всенародной любовью, на всех, заметьте себе, этажах. Конечно, ее возмутил своей чужеродностью этот чудак-полковник… Она его грубее охарактеризовала…

– Мудак? – радостно спросил Драйвер.

Профессор сначала как бы боязливо покосился в сторону Ведущего, затем погрозил пальцем Петровичу, потом строго сказал:

– Выбирайте выражения, милостивый государь. Вы ведь не Екатерина Великая.

Сенявин вновь словно испуганно стрельнул глазами в сторону Трулля и с еще большей настойчивостью продолжал:

– Когда я теперь слышу, что некоторые наши чиновники, в том числе весьма высокопоставленные, борются с коррупцией, я никак не могу взять в толк: с чем они сражаются? Коррупция в Европе. Нам до нее еще дорасти надобно. А если они борются с национальной традицией, с вековечным российским кормлением, то неужто они сами есть не хотят? Ведь не на свои же смешные зарплаты они собираются кормить семьи. Или они уже так успели накушаться, что их, смотрящих и положенцев, теперь мутит от переедания? Или они не хотят, чтобы кормились другие, и борются не с собственным, а с чужим кормлением, называя его коррупцией.

Профессор сделал паузу и призывно глянул Труллю в затылок – тот к Сенявину уже давно спиною сидел.

– И если мы обратимся к нашему дорогому Александру Николаевичу… не к вам, милостивый государь, а к великому русскому драматургу и тончайшему знатоку русского национального характера… то у него, у Островского, мы обнаружим множество любопытнейших, что называется, фигур мысли. Ну, например, в «Доходном месте» госпожа Кукушкина испуганно восклицает: «Какая глупость непростительная! Мы, говорят, не хотим брать взяток, хотим жить одним жалованьем. Да за кого же дочерей отдавать?! Эдак ведь и род человеческий прекратится!»… И та же Кукушкина, Фелисата Герасимовна, обиженно замечает: «Что за слово взятки? Придумали, чтобы обидеть хороших людей. Не взятки, люди добрые, – благодарность, вот так правильно будет!»

– Другое дело, конечно, – вдохновенно продолжал Профессор, – надо соблюдать так называемое «правило Свистунова». Вам оно прекрасно известно. Но на всякий случай напомню. У Гоголя в бессмертном его «Ревизоре» Городничий говорит квартальному Свистунову: «Не по чину берешь!»… Вот, ежели не по чину, то тогда, возможно, коррупция, в одном из значений этого латинского слова – «переедание», «несварение»… Ну так, дорогие мои, читайте и перечитывайте классику, соблюдайте правила и называйте вещи своими именами. Потому что если вы этого не делаете…

Сенявину не удалось договорить. Снова застрекотало и затрещало у Мити за спиной. Трулль метнулся к правому борту, овладел спиннингом, в мгновение ока оказался рядом с Профессором и всучил ему спиннинг с такой решительностью и такой быстротой, что Андрей Владимирович, если бы он попробовал отказаться, не сумел бы на этот раз: спиннинг оказался у него в руках, а Ведущий успел отскочить к противоположному борту.

– Ваша очередь, маэстро! – воскликнул Трулль, сверкая фирменной улыбкой.

Сенявин привык держать удилище в правой руке и левой рукой вращать ручку катушки. У этого же спиннинга катушка находилась с правой стороны. И потому Профессор сначала перевернул удилище, чтобы держать его правой рукой, и лишь затем стал крутить катушку, вываживая рыбу.

Вываживал он ее аккуратно, почти не чувствуя сопротивления добычи, и время от времени поглядывал на Драйвера, ожидая, что тот возьмет подсачек и изготовится. Но Драйвер оставался неподвижным.

– Мне кто-нибудь поможет? – недовольно спросил Сенявин.

Петрович лишь сокрушенно вздохнул в ответ. А Трулль перестал улыбаться и, глядя на вытягиваемую плетенку, сказал:

– Похоже, вам помощь не понадобится.

Когда из воды выскочил пустой воблер, Профессор обиженно воскликнул: