Читать книгу "Горький апельсин - Клэр Фуллер"

Через две недели он уехал на своем зеленом спортивном автомобильчике делать покупки на аукционах и обследовать особняки. Я волновалась, как бы он не встретил чью-нибудь еще дочку, еще одну ирландскую девушку, не беременную. Он оставил мне деньги на хозяйство, а я раздобыла еще несколько итальянских поваренных книг – взяла в передвижной библиотеке. Потом написала в один дублинский магазин – заказала там пармезан, макароны, салями, разных итальянских закусок в банках, отправила им плату почтовым переводом. Я мечтала о том, как мы с Питером поедем в Италию, будем сидеть на солнечной террасе, одни, чтобы вокруг никого не было. Как будем гулять по каким-нибудь садам и апельсиновым рощам и срывать фрукты прямо с дерева. И тут я вдруг вспомнила, что у меня будет ребенок.

Пока Питера не было, я перебрала его вещи. Их было немного: он почти все оставил в Англии. Это мы тоже не обсуждали – ни Англию, ни Мэллори.

Кара закрыла окно, теперь мы снова сидели с ней лицом к лицу, и она продолжила свой рассказ, а я пыталась представить ее в ирландском коттеджике с белеными стенами, там, где до моря всего одно-два поля.

– Но я нашла ее фотографию, – сообщила Кара. – Я обнаружила полдюжины снимков во внутреннем кармане его летнего пиджака. Помню, на одном был роскошный, но порядком обветшавший дом, а на пороге – дряхлый старик в кепке. Я подумала, что это, наверное, его отец, но я ошиблась. Еще был снимок деревянной мыши: такая резьба на перилах, крупным планом. И еще один – комната с роялем. Мне показалось, что фотография чем-то присыпана, и я попыталась протереть ее кухонным полотенцем, но тут поняла, что это штукатурка в комнате на снимке крошится и пылит по всей мебели и по всему полу, как сахарная пудра. Прямо как тут, в Линтонсе. С первого взгляда кажется – вот красота, но если немного присмотришься, то увидишь, что все распадается, гниет, разваливается.

А на последней фотографии была Мэллори: он надписал на обороте ее имя и год, шестьдесят первый. Я пришла в ярость из-за того, что он захватил ее с собой. Но она оказалась совсем не такой, как я представляла. Я-то ожидала увидеть этакую высокую и утонченную штучку, с сигареткой в мундштуке, изысканную, скучающую. Но она оказалась эдакой пышкой, коротенькой и кругленькой. Просто не верилось. Мне хотелось разорвать эту фотографию на мелкие кусочки, но вместо этого я поступила так: пересыпала муку из жестянки, положила снимок на дно и снова засыпала жестянку мукой. Не знаю, зачем я это сделала. Наверное, чтобы я могла смотреть на нее в любое время, когда мне понадобится.

В тот первый раз итальянские продукты, которые я заказала, не пришли. Когда Питер вернулся, примерно через неделю после своего отъезда, выяснилось, что я потратила все деньги и во всем доме из еды только одно крутое яйцо. Он так рассердился. А потом я это яйцо случайно уронила. Наш единственный кусочек пищи. И он наступил на него, когда мы начали ссориться, и заявил: «Тебе нельзя доверить деньги, ты не в состоянии вести хозяйство» – что-то такое. Надо признаться, я запихнула нестираные вещи под кровать, когда увидела, как приближается его машина. Мы с ним вечно ссоримся насчет денег. Он уверяет, что я слишком много трачу, но он и без того вечно беспокоится о деньгах. Сам он в этом ни за что не признается, но я-то знаю, что он платит ипотеку за тот дом, где живет Мэллори. Он чувствует себя виноватым за то, что ушел от нее. Говорит, что она не соглашается на развод. Но я даже не уверена, что он вообще ее об этом просил. – Она потянулась, покрутила головой. – И вообще, вряд ли ты хочешь все это слушать, – заметила она.

– Хочу, – отозвалась я. – Пожалуйста.

– Милая Фрэн, ты такая славная. – Она улыбнулась. И потом нахмурилась, вспоминая. – У нас с ним разгорелся жуткий скандал. Я обвиняла его во всех смертных грехах. Что он не поверил мне, когда я сказала, что никакого отца не было. Что он не хочет ребенка, что он не хочет меня. Я орала: «Намылился обратно к своей женушке, а? К своей коротышке. Я знаю, ты только рад будешь заняться с ней любовью». Это заставило его замолчать. И как раз перед тем, как наступить на яйцо, он сказал этим своим серьезным голосом: «Дело совсем не в этом». И пошел в лавку О’Доуда за чаем. Он не собирался об этом говорить. Питер такой сдержанный, такой весь англичанин, это жутко бесит.

Потом он вернулся – принес буханку хлеба, кусок масла и немного джема. Заварил мне чайник чая, чтобы я могла пить в постели: в этом доме я вечно торчала в кровати, потому что там было очень промозгло, – и стал кормить меня из рук маленькими кусочками хлеба с маслом. А потом забрался в кровать рядом со мной и заявил, что устал, что ему нужно поспать. Утром он сообщил, что повидался с итальянкой, о которой ему кто-то рассказал, и договорился об уроках для меня.

Когда живот у меня вырос, Питер стал с огромным воодушевлением относиться к ребенку. К нашему ребенку – так он его называл, как если бы мы его сделали вместе. Я почти не задумывалась над тем, что отца у ребенка нет. Изумлению и недоверчивости когда-нибудь да приходит конец. Иногда, пока Питера не было, я ходила в город к обедне и на исповедь. Но так и не решилась признаться священнику, что я девственница. Я знала, что он поглядит сквозь решеточку и увидит, что я беременна. Но я поделилась этим с миссис Шихи – с той женщиной, которая обучала меня итальянскому. Она стала единственным человеком, который сказал, что это, должно быть, чудо. Помню, как она осторожно касалась моего живота кончиками пальцев и потом отдергивала их, словно обожглась. Я знала, о чем она думает, потому что я тоже об этом думала. Хотя она никогда этого вслух не говорила. Что я, возможно, вынашиваю Сына Божьего. Или что грядет, ну, второе пришествие.

Кара засмеялась, и я засмеялась вместе с ней, потому что так вроде бы полагалось. Но меня смутило и поразило, что кто-нибудь мог на самом деле такое подумать, а тем более произнести вслух.

– Миссис Шихи была очень милая. Она устроила так, чтобы мне перешла старая коляска ее племянника Джонатана и его детская одежонка. Ему было уже двадцать три, и он жил в Англии.

Срок родов приближался, и я все ждала посылку от Изабель: теплую распашонку для младенца, вязаный чепчик, что-нибудь такое. Или открытку от Дермода. Хватило бы просто его имени на этой открытке. Но ничего такого не пришло.

Кара посмотрела в окно спальни, возле которого расположилась, и я глядела на ее отражение, неясное, но светящееся. Над ее головой сияла луна. И глаза ее отражения внимательно смотрели на меня. Я сидела как зачарованная.

* * *

В гостиной свечи давали неяркий мягкий свет, оставляя углы комнаты темными, и это скрывало от взгляда потертости на кушетке, дыры в ковре, длинную царапину на одном из столиков для закусок.

– Бог ты мой, – проговорил Питер. – Только поглядите на них.

Он взял Кару за кисть и поднял руку, чтобы она с изящным поворотом проскользнула под ней. Она приподняла подол и сделала реверанс.

– А Фрэнни-то!

Он отпустил Кару, и она стояла, наблюдая, улыбаясь так, словно сама меня сотворила, словно я дебютантка на балу и она впервые вывозит меня в свет.