Читать книгу "Бремя живых - Василий Звягинцев"

А разве сам Маштаков в своей предыдущей, весьма успешной, но абсолютно аморальной жизни хоть раз задумался над нравственной составляющей собственной деятельности? Бубнов пожал плечами. Еще год назад эта тема вызвала бы у него горячий интерес.

В клубе медиков «Ланцет», занимавшем старинное здание прямо напротив Сухаревской башни, только и делали, что в промежутках между карточными играми и танцами спорили о нравственных аспектах своей профессии, а еще больше — о текущей политике.

Поскольку врач — это ведь не слесарь по ремонту человеческого организма, это носитель чего-то там этакого… которому до всего есть дело. В том числе и до того, что никоим разом его не касается и касаться не должно.

Скорее всего, здесь имел место определенный комплекс неполноценности. Имея право копаться в человеческих кишках, ближе всех стоять к конкретным проблемам жизни и смерти, коллеги начинают воображать о себе черт знает что. И, не находя полного признания внутри профессии, толпами кидаются то в литературу, то в политику. Если пересчитать на душу населения, так и тех и других из врачей вышло гораздо больше, чем из выпускников иных узкопрофильных учебных заведений…

А вот теперь эти интеллигентские претензии казались Максиму смешными и жалкими.

Как, оказывается, мало нужно, чтобы в корне пересмотреть свои взгляды. Получить двухпросветные погоны на плечи и причастность к делам, не укладывающимся в примитивные схемы, выдуманные хорошими, но страшно ограниченными во всем остальном людьми.

Ну и ладно. Маштаковым займемся отдельно. По мере возникновения необходимости в его уме и услугах. А сейчас хватит. Заварить чашку крепчайшего кофе, который при нынешнем жалованье он может по «золотой» карточке привилегированного клиента заказывать в лавке на Мясницкой, тщательно оговорив сорт, размер зерен, качество обжаривания и степень помола.

Неплохо бы почитать перед сном хоть несколько страниц совершенно нейтральной книги. Чтобы не отвлекаться на содержание и смысл, а исключительно наслаждаться самим звучанием, а также и внешним видом слов, напечатанных на бумаге.

Может быть, третью книгу мемуаров Паустовского, «Начало неведомого века»? Пожалуй. Интересно описанная одесская жизнь, с точки зрения интеллигентного русского человека, занесенного туда вихрем гражданской войны. И прожившего там то самое время, которому посвящена не менее знаменитая книга Бабеля «Одесские рассказы». Написанная, в свою очередь, с точки зрения интеллигентного еврея.

Сопоставление само по себе интересное. При том что Паустовский был личным другом Бабеля и изложил свою версию сути и способов его творчества.

Максим только успел достать с полки знакомый, сильно затертый и потрепанный том, потянулся за вторым, стоящим по соседству, как в прихожей деликатно тренькнул звонок.

«И кто бы это к нам?» — подумал Максим, раздосадованный тем, что помещали ему как раз в тот момент, когда наступило желанное умиротворение.

Тяжелые и суетные мысли почти незаметно отошли на третий и четвертый планы, захотелось покоя, и он был так близок, так возможен.

Раскрытая постель, включенная лампа, бросающая круг света на подушку, проигрыватель, готовый опустить головку адаптера на диск с записями Эдварда Грига, пепельница и пачка сигарет на прикроватном столике, бутылка «Боржома», если вдруг захочется промочить горло. Все готово для отдыха, и вдруг — звонок.

Сосед ли, вздумавший обратиться по вопросу, который совсем не ко времени и не к месту, или запоздалый гость?

«А какие сейчас могут быть у меня гости? — мелькнула мысль, заставившая поднапрячься, невзирая на достаточную дозу расслабляющего напитка. — Если только от Чекменева? А кто и зачем мог быть от Чекменева?»

Но ноги чисто автоматически вынесли его в прихожую, и он спросил, держась за головку замка, в микрофон переговорного устройства:

— Кто там? Чего надо? — достаточно невежливо, чтобы случайный человек устыдился и ретировался.

Нет, точно, Максим был не совсем в себе, полагаясь на утонченные чувства человека за дверью.

— Откройте, Максим Николаевич. Я от командира, — раздался из динамика приятный и очень убедительный голос, которому просто нельзя было не довериться. — Срочный пакет. Даже и не для телефона, который вы все равно отключили…

Смутные сомнения у Максима еще оставались, поскольку ни о каких возможных пакетах речи не шло и все было договорено на завтрашнее утро, но руки сами собой замок уже сняли с предохранителя и оттянули задвижку. Дверь начала приоткрываться деликатно, человек с той стороны словно хотел окончательно убедиться, что ни угрозы, ни препятствия в виде цепочки нет, и вдруг изо всех сил ударил по ней ногой.

Эх, жаль, успел подумать Максим, что не переставлена она, как у нормальных людей, с распахом наружу. Так ведь пожарный надзор запрещает… Другие ставят, и ничего, а брат не стал, и он не озаботился…

И еще успел откинуться назад, избегая страшного удара в лоб, напрячь спину, выставить вперед руку и колени, и когда уже коснулся спиной стены — подогнул голову к груди, чтобы избежать рокового удара затылком, кость там довольно тонкая, и последствия травмы обычно бывают тяжелыми.

Как у него все так ловко получилось, он и впоследствии не слишком понимал. Инстинкт самозащиты сработал эффективнее, чем мог бы обеспечить разум.

Но все равно сотрясение организма было шоковой силы, дыхание перехватило, и в мозгах слегка помутилось, но в целом — почти терпимо. В сравнении с тем, что могло быть, зазевайся он еще на пару терций[60].

Вломившийся в квартиру мужик был одет в форменный камуфляж, пусть и без звездочек или лычек на погонах, лицо его закрывала глухая, до самого рта, черная полумаска.

Мистер Икс какой-то. За ним еще двое, которым свои облики скрывать, очевидно, не было нужды. Зато — с автоматами.

— Ну вы бы поаккуратнее, ребята, — приподнимаясь по стенке, с сипением выдавил Максим.

Страха он, вопреки мрачному антуражу происходящего, не испытывал, даже наоборот, в ответ на акт агрессии появился некоторый кураж. Стрелять уже поздно, значит, придется ловить другие шансы. Не теряя присутствия духа.

Хорошо, уже почти год до сегодняшнего случая он общался с людьми, для которых такие происшествия — трудовые будни.

Как тот же Вадим Ляхов рассказывал, чем кончились его посиделки с другом в московском трактире, а также прогулка с Майей на пароходе.

Назвался груздем, говорят, полезай в кузов. В кузов чего? Бронетранспортера или грузовика, везущего пополнение на фронт?

Вопреки распространенному мнению, что водка расслабляет и отупляет, мысли и идеи мелькали у Максима, словно после пары таблеток бензедрина.

«Только опьянение надо играть убедительнее, даже не бояться „наигрыша“, как говорят актеры», — поставил он сам себе режиссерскую задачу. Опасность была столь велика и конкретна, что спастись можно только максимальным напряжением воли и фантазии.