Читать книгу "Дневник - Чак Паланик"

– Давай, закончи эту последнюю картину. Больше нам ничего не нужно.

Ее шаги удаляются, и открывается дверь в коридор. На миг сигнализация звучит громче, звенит, дребезжит как звонок на переменку в школе Тэбби. Как в ее собственных младших классах, когда она была маленькой. Звон снова притихает, когда Грэйс прикрывает за собой дверь. Не заперев ее.

Но Мисти продолжает рисовать.

А мама, в Текумеш-Лэйк, когда Мисти сообщила ей, что наверное выйдет за Питера и переедет на остров Уэйтензи, мама сказала Мисти что все крупные состояния возведены на мошенничестве и страданиях. Чем больше капитал, заявила она, тем больше людей пострадало. У богачей, заявила она, первый брак связан только с продолжением рода. Она спросила – Мисти и впрямь собралась провести остаток жизни в окружении таких людей?

Ее мамочка спросила:

– Ты что, больше не хочешь стать художницей?

Просто на заметку, Мисти ответила ей – «Угу, конечно».

И даже не потому, что Мисти была так уж влюблена в Питера. Мисти не знала, почему так. Она попросту не могла вернуться домой, в этот трейлерный парк, ни за что.

Может, просто-напросто, дело дочери – выводить мать из себя.

На худфаке такому не учат.

Пожарная сигнализация все звенит.

Неделя, когда Мисти сбежала с Питером, была во время рождественских каникул. Всю неделю мама волновалась из-за Мисти. Священник глянул на Питера и сказал:

– Улыбнись, сынок. У тебя вид, как на расстреле.

А ее мама позвонила в колледж. Обзвонила больницы. В одной неотложке был женский труп, – тело девушки, которую нашли голой в канаве, с сотней ножевых ранений в области живота. И мама Мисти провела рождественский день, пересекая на машине три округа, чтобы взглянуть на изуродованный труп этой мисс Неизвестно Кто. Пока Мисти с Питером шествовали по центральному проходу Уэйтензийской церкви, ее мама задерживала дыхание и смотрела, как полицейский детектив расстегивает «молнию» на мешке с телом.

Тогда, в прошлой жизни, через пару дней после Рождества, Мисти позвонила маме. Сидя в доме Уилмотов за запертой дверью, Мисти перебирала бижутерию, подаренную Питером за время свиданий, поддельные самоцветы и фальшивый жемчуг. На автоответчике Мисти выслушала дюжину напуганных маминых сообщений. Когда Мисти наконец собралась и позвонила на их номер в Текумеш-Лэйк, мама молча повесила трубку.

Беда была невелика. Немного всплакнув, Мисти больше никогда не звонила маме.

Опять же, остров Уэйтензи куда больше походил на дом, чем удавалось трейлеру.

Пожарная сигнализация гостиницы все звенит, и по ту сторону двери кто-то зовет:

– Мисти? Мисти Мария? – стучат. Мужской голос.

А Мисти отзывается – «Да?»

Звон становится громче при открытой двери, потом стихает. Какой-то мужчина говорит:

– Боже, как здесь воняет! – и это Энджел Делапорт, явившийся ее спасти.

Просто на заметку: погода сегодня неистова, тревожна и немного суматошна из-за Энджела, сдирающего с ее лица липкую ленту. Он вынимает из ее руки кисть. Энджел шлепает ее по лицу, по разу на щеку, и говорит:

– Вставайте. У нас мало времени.

Энджел Делапорт так шлепает ее по лицу, как отпускают пощечину девкам на мексиканских каналах. А вся Мисти – кожа да кости.

Гостиничная пожарная сигнализация все звонит и звонит.

Щурясь на солнечный свет из одинокого окошка, Мисти просит. «Стойте». Мисти говорит, мол, он не понимает. Она должна рисовать. Это все, что ей осталось.

Картина перед ней – квадратик неба, исполосованного белым и голубым, все незаконченное, но занимает весь лист бумаги. У стены возле двери выстроены другие картины, развернутые к стене лицевой стороной. У каждой на обороте карандашом проставлен номер. Девяносто восемь. На другой – девяносто девять.

Сигнализация все звонит и звонит.

– Мисти, – говорит Энджел. – Не знаю, что это за экспериментик, но с вас довольно, – он идет к чулану, вынимает халат и сандалии. Возвращается, и втыкает в них ее ноги, продолжая. – Должно уйти около двух минут, пока люди выяснят, что тревога ложная.

Энджел просовывает руку ей под мышки, и тянет Мисти на ноги. Складывает руку в кулак и стучит по гипсу, со словами:

– А это еще к чему?

Мисти спрашивает – зачем он здесь?

– Пилюля, которую вы мне дали, – рассказывает Энджел. – Вызвала у меня худшую мигрень за всю мою жизнь, – набрасывает ей на плечи халат и продолжает. – Я дал ее на анализ химику, – продевая в рукава халата ее натруженные руки, он рассказывает. – Уж не знаю, что у вас за врач, но в этих капсулах – порошок свинца с примесями мышьяка и ртути.

Токсичные компоненты масляных красок: «красный Ван Дейка», ферроцианид; «йодистый алый», ртутный йодид; «снежный белый», карбонат свинца; «кобальтовый фиолетовый», мышьяк – все эти прекрасные составляющие и оттенки, которые так ценят художники, но которые смертоносны. Мечта создать шедевр, которая сворачивает мозги, а потом убивает тебя.

Ее, Мисти Марию Уилмот, отравленную наркоманку, одержимую дьяволом, Карлом Юнгом и Станиславским, рисующую идеальные углы и линии.

Мисти говорит, мол, он не понимает. Мисти говорит – ее дочь, Тэбби. Тэбби погибла.

А Энджел замирает. Спрашивает, выгнув брови от удивления:

– Как?

Несколько дней назад, или – недель. Мисти не знает. Тэбби утонула.

– Вы уверены? – спрашивает он. – В газетах не писали.

Просто на заметку – Мисти ни в чем не уверена.

Энджел говорит:

– Воняет мочой.

Это катетер. Он выдернулся. За ними тянется след мочи, от мольберта, из комнаты, и по ковру в коридоре. Тянется след мочи и гипс.

– Готов поспорить, – заявляет Энджел. – Что вам и гипс-то на ноге не нужен, – говорит. – Помните кресло на рисунке, который вы мне продали?

Мисти отзывается:

– Ну.

Обхватив ее руками, он тянет Мисти сквозь дверной проем, на лестницу.

– Это кресло было выполнено краснодеревщиком Гершелем Бурке в 1879-м году, – говорит. – И направлено на остров Уэйтензи по заказу семьи Бартонов.

Ее гипс бьется о каждую ступеньку. Ребра болят из-за пальцев Энджела, которые сжимают слишком крепко, вгрызаются, ввинчиваются в ее подмышки, – а Мисти рассказывает ему:

– Один полицейский детектив, – говорит Мисти. – Сказал, что люди из какого-то экологического клуба жгут все дома, в которых Питер оставил надписи.

– Сожгли, – поправляет Энджел. – Мой в том числе. Ни одного не осталось.

Океаническое Объединение Борьбы за Свободу. Сокращенно – ООБЗС.