Читать книгу "12 правил жизни. Противоядие от хаоса - Джордан Питерсон"

Родительские вмешательства, которые делают детей счастливыми, определенно могут и должны быть использованы, чтобы формировать поведение. То же самое верно для мужей, жен, коллег и родителей. Но Скиннер был реалистом. Он заметил, что использовать награду очень сложно: наблюдателю приходилось терпеливо ждать, пока объект спонтанно проявит желаемое поведение, и тогда поддержать его. Это требовало уйму времени, длительного ожидания, и это проблема. Кроме того, Скиннеру приходилось морить своих животных голодом, пока они не начинали весить три четверти от своего нормального веса, интересоваться съедобным вознаграждением и проявлять внимание к задаче. И на этом недостатки чисто позитивного подхода не заканчиваются.

Негативные эмоции, как и их позитивные противоположности, помогают нам учиться. Нам нужно учиться, потому что мы глупы и легко ранимы. Мы можем умереть. Это нехорошо, и мы чувствуем себя от этого нехорошо. Если бы было наоборот, мы искали бы смерти, а потом умирали бы.

Нам не нравится смерть, даже когда она еще только может случиться. И так все время. В этом смысле негативные эмоции при всей своей неприятности защищают нас. Мы чувствуем себя ранимыми, испуганными, опозоренными, чувствуем отвращение, но это помогает нам избежать урона. И мы очень склонны испытывать подобные чувства. На самом деле мы чувствуем больше негатива по поводу потери определенных масштабов, чем радости от приобретения такого же масштаба. Боль более вероятна, чем удовольствие, а тревожность — чем надежда.

Эмоции, позитивные и негативные, приходят в двух различных вариантах. Удовольствие (технически — насыщение) говорит нам: то, что мы сделали, хорошо, а надежда (технически — поощряющее вознаграждение) обозначает, что нечто приятное уже на подходе. Боль ранит нас, значит, мы не будем повторять действия, которые нанесли нам ущерб или привели к социальной изоляции, ведь одиночество — это, технически, тоже форма боли. Тревожность заставляет нас держаться подальше от людей, которые могут причинить боль, и от опасных мест, так что мы не должны испытывать боль. Все эти чувства должны быть сбалансированы в отношении друг друга, их нужно осторожно оценивать по контексту, но все они нужны для нашего выживания и процветания. Таким образом, мы оказываем нашим детям медвежью услугу, если не можем применить все то, что помогает им учиться, включая негативные эмоции, даже если их использование происходит в самой милосердной манере.

Скиннер знал, что угрозы и наказания могут остановить нежелательное поведение, равно как вознаграждение усиливает поведение желаемое. В мире, парализованном мыслью о вмешательстве в гипотетически чистый путь естественного развития ребенка, трудно даже обсуждать прежние техники. Однако у детей не было бы такого длительного периода естественного развития, предваряющего зрелость, если бы их поведение не требовалось формировать. Иначе они просто выпрыгивали бы из матки, готовые торговать акциями. Детей также невозможно полностью защитить от страха и боли. Они малы и уязвимы. Они практически ничего не знают о мире. Даже когда они учатся ходить (что может быть естественнее!), им постоянно достается. Что уж говорить про разочарование и неприятие, которые они постоянно испытывают, общаясь с братьями и сестрами, сверстниками и не идущими на сотрудничество упрямыми взрослыми. Учитывая это, фундаментальный нравственный вопрос — не как полностью защитить детей от несчастий и провалов, чтобы они никогда больше не испытывали страх и боль, а как лучше всего их учить, чтобы полезные знания доставались минимальной ценой.

В диснеевском мультфильме «Спящая красавица» у короля и королевы после долгого ожидания рождается дочь, принцесса Аврора. Они планируют праздник в честь крещения с огромным размахом, чтобы предъявить ребенка миру. Они приглашают всех, кто любит и чествует их новорожденную дочь. Но они допускают ошибку, не позвав Малефисенту, злобную, злонамеренную королеву подземного мира, саму Природу в ее самом негативном облике. В символическом смысле это значит, что обе царские особы слишком опекают свою любимую дочь, окружая ее миром, в котором нет ничего негативного. Но это ее не защищает. Это делает ее слабой. Малефисента проклинает принцессу, приговаривая ее к смерти в возрасте шестнадцати лет от укола веретеном. Прядильное колесо с иглой — это колесо судьбы, укол, который вызывает кровь, символизирует потерю девственности, это знак превращения ребенка в женщину. К счастью, добрая фея (позитивная часть Природы) уменьшает наказание: смерть низводится до бессознательного состояния, от которого можно освободиться с помощью первого поцелуя любви. В панике Король и Королева избавляются от всех прялок, какие есть в стране, и окружают дочку тремя чрезмерно милыми и добрыми феями. Так они и продолжают действовать согласно своей стратегии, убирая все опасные предметы, но при этом оставляют дочь наивной, незрелой и слабой.

Однажды, аккурат перед своим шестнадцатилетием, Аврора встречает в лесу принца и тут же в него влюбляется. По любым стандартам, это уже как-то слишком. Потом она громко оплакивает тот факт, что должна выйти замуж за принца Филиппа, с которым ее обручили еще в детстве, и переживает эмоциональный срыв, когда ее возвращают в родительский замок на ее же день рождения. Как раз в этот момент осуществляется проклятие Малефисенты. Ворота замка открываются, появляется прядильное колесо, Аврора ранит палец и падает без сознания. Она становится Спящей красавицей. При этом (опять-таки, говоря символически) она предпочитает бессознательность ужасу взрослой жизни. Нечто экзистенциально близкое к этому часто случается с детьми, которых чрезмерно защищают, которых подавляет их первое реальное столкновение с провалом или, еще хуже, с чистым злом, которое они не понимают или не хотят понимать и от которого у них нет защиты. Тогда они желают благословенного беспамятства.

Возьмем для примера трехлетку, которая не научилась делиться. Она демонстрирует свое эгоистичное поведение в присутствии своих родителей, но они слишком милы, чтобы вмешаться. А если по правде, то они отказываются обращать на это внимание, признавать, что происходит, и учить ее действовать правильно. Их, конечно, будет раздражать, если она не поделится со своей сестрой, но они притворяются, что все в порядке. Они шлепнут ее потом, за что-то совершенно не относящееся к делу. Ее это ранит, смутит, но ничему не научит. Хуже того, когда она попробует с кем-то подружиться, это у нее не выйдет — из-за отсутствия социальных навыков. Детей ее возраста будет отталкивать ее неспособность к взаимодействию. Они будут бороться с ней или просто уйдут и найдут кого-то другого, с кем можно играть. Родители этих детей увидят ее неловкость и дурное поведение и больше не пригласят играть со своими детьми. Она будет одинокой и отверженной. Это спровоцирует тревожность, депрессию, обиду. Она будет отворачиваться от жизни, а это почти то же самое, что желание беспамятства.

Родители, которые отказываются взять на себя ответственность за дисциплинирование своих детей, думают, что могут просто уклоняться от конфликта, необходимого для воспитания. Они избегают роли плохого полицейского в краткосрочной перспективе. Но они вовсе не спасают и не защищают детей от страха и боли. Как раз наоборот: осуждающий и безразличный широкий социальный мир уготовит конфликт и наказание куда большее, чем то, что может предложить любой осознанный родитель. Вы можете дисциплинировать ваших детей сами или переложить эту ответственность на жестокий, безразличный, осуждающий мир, и то, что побуждает ко второму варианту, никогда нельзя путать с любовью. Вы можете возразить, как делают иногда современные родители: почему ребенок вообще должен когда-либо подвергаться произвольной родительской диктатуре? По сути, существует новый вариант политически правильного мышления, который предполагает, что такая идея — это «эдалтизм»103 — форма предрассудков и угнетения, аналогичная, скажем, сексизму и расизму. На вопрос о родительском авторитете нужно отвечать осторожно. Это требует тщательного изучения вопроса. Принимать возражение в изначальной формулировке — значит приблизиться к принятию его законности, а это может быть опасно, если вопрос поставлен некорректно. Давайте разобьем его на части.