Читать книгу "Великое княжество Литовское - Геннадий Левицкий"

Хмельницкий использовал все средства борьбы с воинственным князем; он не только воевал, но и отчаянно интриговал, пытаясь поссорить Вишневецкого с другими магнатами. Устранение Вишневецкого всегда было для Хмельницкого одним из главнейших условий мирного соглашения с Польшей.

15 ноября 1648 года Хмельницкий направил письмо сенату, выставляя виновниками всех происходящих бед двух панов – Конецпольского и Вишневецкого, и требовал, чтобы они и сенатом были объявлены виновными.

Во время переговоров с Адамом Киселем казацкий гетман напоминает: «Я не получил удовлетворения за обиды, нанесенные Чаплинским и Вишневецким. Первый должен быть непременно мне выдан, а второй наказан, потому что они подали повод ко всем смутам и кровопролитию». В проекте условий мира с Речью Посполитой, представленном Хмельницким, ненавистный князь тоже не обойден вниманием. «Иеремия Вишневецкий никогда не должен быть гетманом коронным», – гласит один из пунктов этого документа.

Москва внимательно следила за событиями на Украине; там понимали, кто мешает этим событиям развиваться по нужному ей руслу. Сохранилась реляция о переговорах русских послов с польскими сенаторами, датированная 20 – 28 марта 1650 года. Вишневецкий всплыл в неожиданном ракурсе. Он упоминается среди тех, кто неправильно пишет титулы русского царя, что рассматривалось не только как оскорбление царского величества, но и как нарушение договоров и территориальные претензии. Русские послы требуют покарать смертью всех виноватых, а в отношении Вишневецкого даже называют способ казни: посадить на кол.

Удачливый князь был предметом нападок и в самой Речи Посполитой, со стороны соотечественников, которым меньше повезло в борьбе с восставшими казаками и собственными крестьянами. В январе 1650 года Станислав Освецим записал в своем дневнике:

«…Как это обыкновенно случается во время войны, заразы и других общественных бедствий, стали распространяться различные неблаговидные слухи и подозрения насчет разных особ, в том числе и насчет князя Вишневецкого. Завистливые люди утверждали, будто он, находясь в стесненных обстоятельствах, так как враги лишили его всех поместий, обращался с просьбою о займе значительной суммы к Ракочию (князю семиградскому), тайному врагу нашего отечества и неизменному союзнику Хмельницкого, и предлагал ему отдать в залог своего сына (будущего польского короля – Михаила). Удивительно злословие коварных людей! Будто сын столь знатного и славного вельможи, занимающего одно из первых мест в отечестве, единственное украшение своего рода, зеница ока своего отца, мог быть отдан под залог денежной суммы явному врагу отечества! Будто князь Вишневец– кий лишен был в отечестве друзей и родственников, которые бы не отказали ему в помощи. Ведь мы видели, что многие, совершенно ему посторонние люди, не связанные с ним узами родства, руководимые лишь уважением к его славе и заслугам, предоставляли в его распоряжение и пользование свои дома и поместья».

Но вообще‐то если у кого‐то и не хватало денег, так это у короля. Польский шляхтич описывает типичную ситуацию: в июне 1651 года, накануне судьбоносной битвы с Хмельницким, взбунтовалась часть войска, которая была набрана раньше других. За время похода она потеряла значительную часть лошадей, амуниция пришла в негодность, катастрофически не хватало провианта. То есть войско не получало ничего из того что должно было получать. Солдаты требовали денег, иначе они отказались продолжать службу.

«Заявление это затормозило королевские планы, – пишет Освецим, – и было весьма тягостно как для короля, так и для всей Речи Посполитой, особенно потому, что случилось в то именно время, когда решено было двинуться на врага; сладить с этим обстоятельством было трудно, потому что не только не было готовых денег для уплаты солдатам, но и не предвиделась возможность добыть их. Король с гетманами и сенаторами, находившимися в лагере, стал советоваться о том, какие бы придумать средства для того, чтобы успокоить солдат, очевидно сильно нуждавшихся в поддержке, и уговорить их прекратить пререкания, хотя и справедливые, и возвратиться к должному повиновению власти».

Королю пришлось прибегнуть к самому настоящему разбою. «В совете королевском решено было: оповестив шляхтичей, пересмотреть их имущество, а в случае, если бы они воспротивились, насильно вскрыть их сундуки и хранящиеся в них деньги взять, в качестве принудительного займа». Денег в сундуках местной шляхты оказалось мало, король возбудил ненависть хозяев «пересмотренного» имущества и не обеспечил должным образом солдат.

«Оказалось необходимым обратиться к другим источникам; но как их не было под рукою, то пришлось прибегнуть к подаянию. Стали собирать, будто милостыню, у сенаторов, панов, офицеров и вообще у всех более зажиточных лиц. Каждый давал взаймы по возможности: несколько тысяч, несколько сот или даже несколько десятков злотых, и таким образом старались сколотить нужную сумму. Но как никто не брал в лагерь лишних денег и запасался лишь количеством, необходимым для своего содержания, то собранная сумма оказалась далеко не достаточной; возможно было выдать на каждую хоругвь только по 1000 злотых. Долго солдаты не желали удовлетвориться столь малой платой, утверждая, что она окажет им слишком мало помощи; но наконец, приняв во внимание невозможность добыть более денег и уступая настойчивым просьбам короля, они решили оставить свое упорство, удовлетвориться пока и незначительной суммой и подождать присылки денег, обещанных им в скором времени коронным подскарбием».

Ситуация, когда король с протянутой рукой собирает милостыню у собственных дворян, чтобы накормить войско, выглядела бы комично, если б не была трагичной и типичной.

Зборовский договор между королем и Хмельницким, заключенный через три дня после одноименной битвы, не мог удовлетворить ни ту, ни другую сторону. Оба соперника использовали короткую передышку для восстановления сил. Война возобновилась в феврале 1651 года. И вновь отличается Вишневецкий: как своими успешными действиями, так и жестокостью. По словам Освецима, 5 марта в Ямполе «перерезали поголовно всех жителей, местечко сожгли и овладели богатою добычею».

Вишневецкого пытаются выставить этаким монстром и некоторые его современники, и последующие историки. Но скажем, Януш Радзивилл был нисколько не «добрее» малороссийского князя, владения которого безжалостно разорили восставшие казаки. Литовское войско вырезало Мозырь и Туров, уничтожило казаков вместе с местными жителями в Пинске, а цветущий город сожгло дотла. Там, где прошел Януш Радзивилл, живого казака найти было трудно. В июле 1651 года гетман настиг 15‐тысячное войско казачьего полковника Небабы. По словам очевидца событий с литовской стороны, «дело обошлось даже без выстрела, ибо, быстро окружив эту сволочь, мы рукопашным боем истребили ее наповал. Не знаю, спаслось ли их хоть несколько человек».

Кстати, Радзивилл – один из немногих, кто удостоился похвалы польского хрониста Освецима: «Существовало постоянное опасение, что литовское войско, соскучившись вследствие голода, недостатка и безурядицы нашей, оставит нас и возвратится домой. Литовцы открыто говорили своему гетману, князю Радзивиллу: “Напрасно ты привел нас сюда смотреть на безначалие!” Князь едва мог обуздать неудовольствие, прибегая к неимоверной скромности и вежливости; он упрашивал их успокоиться так, как будто он был не вождь, а рядовой воин. Вообще о князе Радзивилле все отзывались с похвалою: указывали на его выдающийся ум в военных советах, на образцовую скромность, на уменье удержать среди солдат дисциплину и повиновение, на несокрушимое мужество в битве и искреннюю преданность благу Речи Посполитой».