Читать книгу "Пятое царство - Юрий Буйда"

А вот письмо от Конрада Бистрома я прочел внимательно. Старик был смертельно болен и потому спешил, но я бы не сказал, что его предложение руки дочери не было мне приятно.

Тем удивительнее было, что Юта сама пришла в дом мужчины, пусть и друга семьи. Одна, без отца. Одна, без объяснения причин.

В кабинет заглянул домоправитель.

– Госпожа Юта Бистром!

– Принеси вина, – приказал я Олафу, – и свечи!

Дождавшись, когда швед вышел, Юта села в кресло.

Она была спокойна и решительна; выдавали ее только пальцы, которыми она перебирала и комкала платок.

– Матвей Петрович, я пришла просить вас о помощи…

Я молча наклонил голову.

– Позавчера я вернулась с вечери и нашла отца в лаборатории… – Она запнулась. – Он убит…

Я помолчал, прежде чем спросить:

– Вы сообщили кому-нибудь? Объезжему голове? Решеточным приказчикам? Губному старосте? Соседям?

– Я была так потрясена, что сразу бросилась к вам. В чем была, в том и пришла…

На ней было смирное темное платье и длинная накидка с капюшоном.

– Значит, два дня Конрад лежит там…

– Я боюсь!

Олаф принес вино и подсвечник.

– Ты мне нужен, Олаф, – сказал я. – Сейчас.

– Да, господин.

– С оружием.

Олаф кивнул.

– Можете подождать меня здесь, – сказал я Юте, – или подняться к Янине…

– Я подожду здесь.

Через несколько минут, вооружившись кинжалами и пистолетами, мы вошли в дом Конрада Бистрома.

На воротах был изображен треугольник со скошенной вершиной, слуги разбежались, но дом не был разграблен.

Мы обошли помещения первого этажа, но ничего подозрительного не встретили.

– Поднимись наверх, – приказал я Олафу, – а я – в лабораторию.

Дверь в sancta sanctorum дома Бистрома была распахнута.

Лаборатория была разгромлена: столы перевернуты, колбы разбиты, металлические приборы искурочены, расплющены, словно по ним колотили кузнечным молотом. Всюду осколки стекла, какие-то обломки, обрывки бумаги, капли крови.

Я склонился над телом Конрада, лежавшим на полу посреди лаборатории, и увидел то, что ожидал увидеть: язык вырезан, глаза выжжены, в груди торчал нож, вогнанный до рукоятки.

Старика пожирала страшная болезнь, оставлявшая ему, может быть, месяцы, а то и недели жизни, но кто-то решил опередить Господа.

Приподняв тело, я увидел на полу монету – серебряную монету со знакомым профилем на аверсе и надписью на реверсе «Amor Puer» – «Любимое дитя».

Монета не могла принадлежать Конраду по естественным причинам, но тогда кому адресована эта трогательная надпись? И как эта монета попала к Конраду?

Почувствовав за спиной движение, я выхватил пистолет и обернулся.

Это был Олаф.

– Иди к губному старосте и скажи, что убит Конрад Бистром, доктор. Можешь сказать, что его дочь сейчас в нашем доме. А я пока осмотрюсь тут…

Олаф вышел.

А я бегом бросился наверх.

Я надеялся найти подтверждение смутной догадки, возникшей только что, либо в кабинете доктора, либо… либо в комнате его дочери. И сделать это нужно было до появления губного старосты, приставов и следователя.

Кабинет Конрада был невелик, уютен, все в нем занимало назначенные места, что облегчало поиск.

Я не церемонился, взламывая один за другим ящики стола, пока не наткнулся на тетрадь небольшого формата с надписью на обложке Diarium.

В комнате Юты, просторной, с низким потолком и двумя маленькими окнами, выходившими в сад, я не нашел ничего интересного, кроме большой кожаной коробки с париками: мужские бороды, усы, накладные волосы, фальшивые косы…

Находка меня не удивила.

Ее дневник, на обложке которого было начертано Mea secreta, был заполнен какой-то абракадаброй. Глаз выхватил фразу «qaStaHvIS ram He’mIn’or lab». Похоже, она придумала собственный язык, чтобы никто не мог проникнуть в ее тайны.

Я сунул дневник за пазуху – люблю на досуге поломать голову, разгадывая шифры.

В ожидании представителей власти я устроился у камина в гостиной, зажег свечи и принялся читать дневник Конрада.

Он был дотошным человеком, любившим составлять описи имущества – столов, стульев, скатертей, книг…

В эти описи не входили деньги, которые учитывались в приходно-расходной книге.

Но одна ценность попала в список с сентиментальным названием «Memoria de corde» – «Память сердца». Среди вещей покойной жены, перстней с душещипательными надписями и платочков с вышивкой значилась «Magna argentum numisma amet filia» – «Большая серебряная медаль, принадлежащая дочери».

Этого было достаточно, чтобы моя догадка стала уверенностью.

Дождавшись губного старосты и приставов, я дал показания и отправился домой.

Юта, как и обещала, ждала меня в кабинете.

К вину она так и не притронулась, а вот мне оно было необходимо.

Осушив чашу до дна, я перевел дух и сел за стол.

Юта наблюдала за мной; ничто не выдавало ее волнения.

– Вашего отца убили негодяи, Юта, – сказал я. – Те же негодяи, которые уже убили множество людей, в том числе детей. Среди них и нелегальные торговцы кровью, с которыми вы имели дело… я нашел мужские парики – одни из них вы использовали, когда встречались с Якшаем в кабаке «Под пушкой»… я прав?

Лицо ее оставалось неподвижным.

– Те же негодяи, – продолжал я, не повышая голоса, – которые убили Конрада, задумали убийство государя и его отца, патриарха Филарета. Слово и дело Государево, Юта, вы знаете, что это такое?

Она молча смотрела на меня.

Я выложил на стол монету.

– Не знаю, показывал ли отец вам эту медаль и рассказывал ли вам о ней…

– Да, – сказала она тихим голосом. – Позавчера.

– Мы искали сына Самозванца, и никто даже подумать не мог, что у него родилась дочь. Но теперь вы, наверное, знаете, что вы – дочь первого Самозванца, Юшки Отрепьева, и Ксении Годуновой?

Она кивнула.

– Что еще сказал вам отец?

Она молчала.

– Юта! Это слишком серьезно, Юта…

– Он сказал, что я – всему начало и всему конец… что я – сердце бунта, вдохновительница мятежа… – Юта вдруг задрожала. – Боже мой, Матвей Петрович, я ничего не понимаю! Это все так странно и так ужасно, но я ничего не понимаю! Отец сказал, что объяснит мне все позже… но когда я пришла, он был мертв…