Читать книгу "Пятое царство - Юрий Буйда"

Хотел бы я сказать, что традиция – это передача огня, а не поклонение пеплу, но это неверно. Традиция – это и передача огня, и почитание пепла.

Теперь о крестном ходе в день праздника иконы Божией Матери Казанской.

Ты слышал доклад Матвея Звонарева, который никогда не преувеличивает и не преуменьшает опасности. Угроза покушения и государственного переворота реальна. Однако из этого не следует, что мы должны отменить шествие, в последний миг изменить его дату или выставить вместо себя актеров, которые сыграли бы наши роли, послужив приманкой для убийц. Мы не должны играть против шутов по их правилам.

Однако при этом мне кажется разумным и приемлемым предложение Звонарева о вооруженных агентах среди участников крестного хода.

Более того, я думаю, в этот раз мы можем поступиться обычаем и позволить нашим гостям, которые будут идти рядом с нами, не сдавать охране личное оружие. Пусть они расценивают это как знак доверия и считают испытанием преданности.

Нам же с тобой, сердечный друг и любимый сын, остается вручить души наши Господу и всецело положиться на Его волю.

* * *

Мисаил,

дьякон собора Святого Архистратига Михаила в Кремле, Великому Государю и Патриарху всея Руси Филарету написал:

Выслушай хоть ты меня, Святейший, а то ведь епископы и священники наши считают меня умалишенным и гонят прочь, как собаку. На Святом Евангелии готов поклясться, что говорю правду, только правду.

Позавчера из раки, в которой покоятся нетленные мощи невинноубиенного царевича Дмитрия Углицкого, три невнятных человека похитили все, что там было. Я это видел своими глазами, будучи трезв и притаившись за дверью. А когда злодеи ушли, я заглянул в раку и обнаружил там вместо нетленных мощей дьяволово копыто.

Прикажи проверить, Великий Государь, а если это мне привиделось спьяну, как сказал поп Гавриил, пусть меня хоть распнут, хоть утопят.

* * *

Виссарион,

личный секретарь Великого государя и Патриарха Московского и всея Руси Филарета, записал в рабочем дневнике:

Патриарху доложено о письме дьякона Архангельского собора Мисаила.

Проведенной проверкой установлена пропажа нетленных мощей невинноубиенного царевича Дмитрия Углицкого. Вместо мощей в раке находится козлиное копыто.

Дело под грифом «Слово и дело Государево» поручено дьяку Патриаршего приказа Ефиму Злобину, главному следователю по преступлениям против крови и веры, и передано под личный контроль боярина Федора Шереметева, князя Афанасия Лобанова-Ростовского, боярина, судьи Стрелецкого приказа, и окольничего Степана Проестева, главы Земского приказа.

* * *

Князь Афанасий Лобанов-Ростовский,

боярин, судья Стрелецкого приказа, Великому Государю и Царю всея Руси Михаилу Федоровичу докладывает:

Стрелецкий полк, сотня черных стрельцов и артиллерия заняли позиции на северных и восточных подступах к Москве, получив приказ без промедления открывать огонь на поражение, как только появятся мятежники.

Командиры подразделений поставлены в известность о том, что мятежники могут быть в дурацких колпаках, изображая шутов и скоморохов.

* * *

Флориан Твардовский,

купец, отцу Иерониму написал:

Русские всегда готовы отстаивать свою веру и биться за нее до смерти, но при этом равнодушны к колдунам и ведьмам, и это, конечно, очень странно. Нет, они боятся их, часто ненавидят, нередко заискивают перед ними, но очень редко предают их смерти. А если и казнят, то обычно это акт самосуда, а не результат судебного процесса, проведенного и записанного по всем правилам.

Их епископы публично осуждают магию, колдовство, чернокнижие, астрологию, алхимию, но с еще большим гневом порицают суеверия простого народа, который в силу колдунов верит не меньше, чем в силу Божью.

Епископы утверждают, что чудеса возможны только по воле Господа, а все, что случается иногда помимо воли Божьей, есть происки бесов.

Если Malleus Maleficarum[18] в первых же строках утверждает, что колдовство существует, и это утверждение выражает позицию Святой католической церкви, то Русская церковь, по сути, отрицает этот факт, сомневаясь таким образом в безграничных возможностях человека и в его праве выбора между тьмой и светом. Впрочем, в этом можно увидеть и доверие к Богу, такое безудержное и безрассудное, что оно способно вызвать оторопь у любого современного человека…

Когда же простолюдины или люди благородного звания ищут защиты от колдунов и колдовства, они прибегают не к помощи Церкви, но к помощи светской власти. Она, а не Церковь, обладает в России безусловным авторитетом, и, более того, в глазах общества она священна. По всеобщему убеждению, русский царь есть воплощенный образ Бога на земле.

Однако и светская власть, как правило, относится к колдунам и ведьмам с поразительной снисходительностью, прибегая к репрессиям лишь в тех редчайших случаях, когда речь идет о господстве в стране и обществе. Если кто-то прибегнет к помощи колдовских чар, посягая на прерогативы власти, он тотчас почувствует на себе всю мощь государственной машины подавления.

Ведьмы в России фактически лишены того мрачного и страшного ореола, каким они окутаны в Европе. Более того, они являются субъектами права и в этом смысле приравнены к проституткам: за оскорбление ведьмы с обидчика в судебном порядке взимается штраф размером две деньги, точно такой же, как и за оскорбление публичной женщины. На эти деньги, впрочем, на московском рынке можно купить курицу или дюжину куриных яиц.

* * *

Матвей Звонарев,

тайный агент, записал в своих Commentarii ultima hominis:

Как только я переступил порог своего дома, Олаф протянул мне на подносе почту и с многозначительной миной сообщил:

– У нас гости.

– Ну да, знаю, – сказал я, – они со мной – дворянин Истомин-Дитя и его подруга Луня.

– Молодая госпожа Юта Бистром, – сказал Олаф, понизив голос.

Я ждал.

– У них что-то случилось, но она не говорит – что. Сейчас она у Янины.

– Устрой-ка наших гостей, – сказал я. – И через полчаса пригласи госпожу Бистром ко мне в кабинет. Олаф!

Домоправитель, уже взявшийся за ручку двери, остановился.

– Гуннар остался в Галиче, – сказал я. – Думаю, через неделю вернется.

Олаф кивнул и вышел с непроницаемым лицом.

Умывшись, я уединился в кабинете, чтобы разобрать почту.

Письмо от Птички Божией лежало сверху, но я не стал его открывать. Патриарх сказал мне, что ее убили, и это известие отозвалось болью в моем сердце. Не хотелось бередить рану.