Читать книгу "Херсонеситы - Татьяна Корниенко"

– Говори.

– Сморд назначил место, день и час встречи. Что мешает нам прийти чуточку раньше? Если эти люди замыслили недоброе, можем ли мы остаться в стороне?

– Да ты заговорщица, Зо! – воскликнул Дионисий, внутренне уже согласившись с опасным, но рациональным предложением. – Что ж, так и сделаем. Возможно, мы ступаем на неверную дорогу, но слишком уж хорошо я знаю этого человека, и мне тревожно.

₪ ₪ ₪

Тревога не покидала Дионисия весь остаток дня и после вечерней трапезы. Ночью он провалился в сон, мрачный, неприятный, но, едва обозначилось раннее, серое еще утро, открыл глаза.

Херсонес медленно просыпался. Звуки, производимые людьми, были редки. Не они, а недовольный рокот разбушевавшегося за ночь моря составлял утренний голос города.

С рассветом появилась убежденность: Партенос – богиня-защитница – должна узнать обо всем, что случайно открылось обычным людям. Помня, что Актеон зачастую работает по ночам и даже с первыми солнечными лучами еще задумчиво бродит между колоннами дворового портика, Дионисий проскользнул в калитку и заторопился к алтарю. Там, рядом с храмом, он надеялся погрузиться в состояние, позволяющее беседовать с богами и получать ясные ответы и подсказки.

К счастью, площадь теменоса оказалась так же безлюдна, как и весь город. Дионисий обрадовался и затрепетал. Конечно, перед непростым и долгим разговором богине следовало бы подарить хотя бы статуэтку козла. Но об этом нужно было позаботиться заранее. Высыпав по старой привычке на алтарь горсть пшеницы, взятой из огромного пифоса, установленного в кладовой Актеона, Дионисий воззвал:

– Великая Партенос! Ты ведь не оставляешь без своего внимания этот достойный город! Так помоги же мне понять! Помоги разобраться в моих тревогах!

Подождав немного, он закрыл глаза. Сквозь сомкнутые веки проступило голубоватое мерцание алтаря. Это было хорошим предзнаменованием. Значит, умение видеть не утрачено. И если богиня откликнется…

– Я жду, Партенос! Я…

Перед закрытыми глазами замелькали разноцветные огоньки, пространство ожило, зашевелилось, выбросило из себя небольшую фиолетовую звездочку. Она, повисев где-то у переносицы, стремительно увеличилась, раскрылась яркой радужной воронкой, и Дионисий, потеряв ощущение себя, времени, места, оказался в широком, залитом южным солнцем поле.

Он шел среди празднично одетых людей в длинной, вьющейся, как лоза, колонне. Музыка и веселые голоса певцов-кифаредов летели к плантажным стенам виноградников – цели пути.

В следующий миг какая-то сила оторвала Дионисия от земли, бросила в небо, и он смог обозреть всю колонну сразу: актеров в комедийных и трагических масках, царя, повозки, жертвенных животных. День, под стать настроению горожан, был безоблачен и светел.

«Праздник урожая!» – догадался Дионисий и снова увидел себя среди людей.

Все изменилось в одно, не отмеченное сознанием мгновение. Со всех сторон в них – веселых, смеющихся, беззаботных – полетели стрелы. Ливнем, стеной! Едва понимая, что происходит, мужчины, женщины, дети заметались, прячась друг за друга, среди повозок, под трупами, уже замостившими пыльную дорогу. Женщины пытались закрыть собой детей и падали вместе с ними. Ужасный оскал на отмеченных смертью лицах, агония, вой, безумие, тошнотворный запах крови…

Дионисий стоял среди всего этого, безучастный, окаменевший, не уклоняясь от смерти.

Из-за пригорка вылетела скифская конница. Лошади пронеслись по телам – втаптывая, смешивая с пылью… Всадники, визжа от возбуждения, добивали раненых и беззащитных. Лишь на Дионисия никто не обращал внимания.

Вдруг прямо перед ним возникла взмыленная лошадь. Он перевел взгляд на откинувшегося назад конника и вскрикнул, узнав перекошенное жаждой убийства лицо Сморда. Скиф занес для удара копье и… растворился.

Теперь Дионисий стоял в озере. Озере человеческой крови. Земля раскрылась, выстужая округу могильным холодом. Дионисий схватился за голову, поднял глаза к небу, завыл тоненько, по-звериному и… ощутил себя лежащим возле алтаря Партенос.

Собравшись с силами, он поднялся. Ноги тряслись, в груди и голове стучало, губы пересохли. Перед глазами летали красные птицы, слишком явно напоминая об увиденном. Он невольно глянул вниз, туда, где только что была чужая кровь, но опомнился, поднял глаза к небу.

– Благодарю тебя, Партенос Сотейра!

Теперь оставалось надеяться, что его крика и падения никто не заметил.

Пошатываясь на дрожащих ногах, с трудом разбирая дорогу, Дионисий побрел домой. Чтобы восстановить потраченные силы, ему требовался плотный завтрак и крепкий, полноценный сон. Первое он собирался получить в ближайшее же время. Со вторым предстояло повременить до ночи.

В том, что Партенос показала ему праздник урожая, Дионисий не сомневался. Об этом говорили и жертвенные поросята, мясо которых должны были съесть люди, а внутренности – вознестись в столбе дыма к самому Олимпу; и актеры в масках, и кифареды, и лозы со спелым виноградом за плантажными стенами – они тоже свидетельствовали о том же.

Ужас перед грядущим и страх отвержения – лишь два этих чувства управляли сейчас волей измученного, обессиленного мальчика. Ужас гнал к людям, опасения за свое будущее – от людей.

Дионисий слишком хорошо помнил, как пугалась его пророческих способностей мать, как замолкал и замыкался в себе отец. Нет! Здесь, в Херсонесе, который он уже любил всем сердцем, никто, даже Актеон, не должен знать о его даре.

Но не будет ли предательством молчать, когда опасность подступила так близко? Почему среди всадников, несущих смерть, мелькнуло лицо Сморда – торговца, проныры, но не воина? Может, назначенная через три дня встреча даст хотя бы частично ответ на этот вопрос? Но тогда явленная в видении опасность обретет плоть! Тем более что в городе есть тот, кто тайком платит деньги. Большие, какие никто не отдаст на дело нестоящее.

Лишь войдя в дом, раздираемый противоречиями Дионисий принял решение: никто – ни Зо, ни Актеон – не должен пока знать о предсказании и предсказателе. Но если цена молчания окажется слишком высокой, он раскроет свою тайну.

₪ ₪ ₪

Как и следовало ожидать, дядя уже был на ногах. Утреннее отсутствие племянника осталось незамеченным: Актеон творил! Лишь легкое удивление на миг изменило его лицо, когда Дионисий вошел в дом. Эгоистичная муза не позволила задаваться посторонними, не связанными с предметом сочинения вопросами, и Актеон весело воскликнул:

– Моя поэма – она близится к концу! В то время как праздник урожая – к началу.

При упоминании о празднике Дионисий вздрогнул. Но занятый собой дядя не увидел ни напряженных плеч, ни беспокойных рук, ни растекшейся по щекам бледности.