Читать книгу "Рафаэль - Александр Махов"

— Не знаю, каковы ваши отношения с двором, — заявил другу Кастильоне, — но кроме вас никто здесь не в состоянии исполнить такую работу.

В дворцовой конюшне среди трёхсот породистых лошадей Рафаэлю приглянулся норовистый красавец скакун белой масти. Оставалось лишь облачить натурщика в рыцарские доспехи, подобранные с помощью знатока своего дела церемониймейстера Буффы в богатейшей дворцовой гардеробной. Вскоре «Святой Георгий и дракон» (Лондон, Национальная галерея) был готов. Поскольку впервые его работа отправлялась за рубеж, к самому английскому монарху, молодой художник обозначил своё имя на сбруе лошади, а на ленте под левым коленом всадника начертал Ноnnу — начальное слово девиза кавалеров ордена Подвязки. Получился впечатляющий образ святого Георгия на вздыбившемся белом коне, поражающего копьём дракона.

Когда герцог Гвидобальдо увидел эту картину, он остался очень доволен и заказал художнику её копию для дворцовой пинакотеки. Хотя Рафаэль не любил повторов, ослушаться он не посмел и написал ещё одного Георгия на коне (когда-то Петербург, Эрмитаж, а ныне Париж, Лувр), но без упомянутого копья, одолженного Кастильоне для первой картины, и внеся некоторые изменения в композицию. Святой воин на том же белом скакуне полон решимости. В отличие от первой картины он изображен анфас, а его шлем украшен пышным плюмажем. Ярким пятном выделяется красное седло, усиливающее блеск стальных доспехов. Высоко подняв над головой меч, воин готов сразить крылатого дракона. Напряжение настолько возрастает, что каппадокийская принцесса уже не в силах усидеть на месте. Она срывается и с развевающимися на ветру волосами в ужасе убегает, не веря в своё чудодейственное спасение.

Обе картины вызвали столь большой интерес во дворце, что Рафаэль, сам того не желая, поскольку его помыслы были направлены за пределы родного Урбино, стал придворным художником, как и его отец. Кастильоне сообщил о желании герцогини Елизаветы Гонзага позировать ему, чтобы отослать свой портрет в Мантую маркизе Изабелле д’Эсте, не раз изъявлявшей желание иметь изображение сестры мужа.

— Последнее время, — сказал Кастильоне, делясь новостями с другом, — я заметил, что герцогиню обхаживают ваши прыткие коллеги Дженга и Вити. Так что не упустите случай и поторопитесь!

Но Рафаэль не придал значения предупреждению друга. У себя дома он не опасался никакой конкуренции, отлично зная, каков подлинный вес каждого из местных живописцев. Вскоре, однако, выяснилось, что супруг герцогини был также не прочь позировать, дабы пополнить дворцовую пинакотеку своим портретом рядом с изображениями родителей.

В одном из залов дворца, выбранных художником, были написаны два портрета — Елизаветы Гонзага и Гвидобальдо да Монтефельтро (оба Флоренция, Уффици). В этом диптихе супружеской пары молодому портретисту удалось тонко передать непростые отношения, связывающие эту бездетную правящую чету, не познавшую взаимной привязанности, не говоря уже о любви. Некрасивое лицо умной 33-летней Елизаветы отражает неизбывную тоску по чувству материнства, которое ей не довелось познать.

Что же касается портрета её более молодого супруга, то это само выражение слабоволия и скрытой хвори, истачивающей червем его плоть. В отличие от своего волевого отца молодой правитель Урбино был человеком мягким и нерешительным. Он слабо разбирался в людях и обычно на руководящие должности назначал тех, кого советовала жена, игравшая роль умной и заботливой супруги-матери.

Когда оба портрета были почти готовы, в последний момент Рафаэлем вдруг овладело сомнение. А что если столь откровенный показ без прикрас подлинной сути высокопоставленных особ вызовет у них недовольство? Тогда он решил посоветоваться и показал обе работы маркизе Эмилии Пио, хорошо знавшей дворцовые обычаи и настроения правителей.

— Вы явно перестарались, мастер, — сказала она, недовольно поджав губы. — Они у вас выглядят, словно их выставили нагишом напоказ. Кому же такое понравится?

Он разволновался и, чтобы как-то смягчить впечатление, поправил кое-что и дописал в качестве фона скромный пейзаж для каждого портрета. Однако его опасения оказались напрасны. Обе картины были с благодарностью приняты, а присутствовавший на устроенном «вернисаже» Кастильоне не удержался и зачитал «экспромт» — стихотворение, вызвавшее аплодисменты придворных. Но Рафаэля оно повергло в смущение от обилия в нём слащавых слов о себе как объявившемся в наше непростое время «новом Апеллесе». Когда он передал другу высказанное мнение Эмилии Пио о портретах, Кастильоне, рассмеявшись, заметил:

— Ах ты хитрая серая мышка-норушка, вынюхивающая дворцовые новости! Знаете, а она права и узрела как раз то, чего не видят другие, ослеплённые своим дутым величием.

Полученным в дар портретом золовки осталась недовольна одна лишь привередливая маркиза д’Эсте. Да разве ей угодишь? Часто бывая по делам во дворце, Рафаэль стал понемногу разбираться в тонкостях придворного быта и замечать то, что старательно пряталось от сторонних глаз. Он заметил, как за герцогом тенью следовал некий молодой человек. Всезнающий Кастильоне рассказал, что недавно прибывшего из Вероны парня зовут Джован Андреа. Его фамилия или кличка — Браво, которую он вполне оправдывает услужливостью герцогу и добрым нравом. В архивах урбинского двора о нём нет даже упоминания, но по отзывам того же Кастильоне у скромного воспитанного юноши имелся один крупный изъян в образовании — он совсем не знал латыни и изъяснялся на обычном vulgo, грубом языке простонародья, с заметным венецианским акцентом.

По распоряжению благодетеля-герцога к нему специально приставили учителей для обучения латыни и красноречию. После первых успехов старательного парня в учёбе герцог Гвидобальдо так расщедрился, что подарил своему любимцу и верному пажу небольшой замок на холме Сассокорваро под Урбино, где любил проводить досуг вместе с Джован Андреа. Вскоре во дворце пошли разговоры о странной непонятной дружбе, и одна лишь герцогиня Елизавета не проявляла никакого интереса к частной жизни супруга, показывая всем своим видом, насколько ей безразлично присутствие ничем не проявившего себя юнца в компании мужа.

Видимо, слухи о том, что брат щедро одаривает пажа, ускорили приезд в Урбино недавно овдовевшей «префектессы» Джованны Фельтрия с подросшим сыном Франческо Мария делла Ровере, законным и единственным наследником Урбинского герцогства. Она давно питала слабость к Рафаэлю, будучи его крёстной матерью. Их встреча после долгой разлуки была тёплой и радостной. Джованна выразила ему благодарность за добрую о ней память и полученного в дар «Архангела Михаила».

Неожиданный приезд Джованны Фельтрия совпал с резким ухудшением здоровья герцога Гвидобальдо, и во дворец зачастили лекари. Всё это в свою очередь ускорило помолвку юнца Франческо Мария с двенадцатилетней Элеонорой Гонзага, дочерью маркизы Изабеллы д’Эсте. В те дни Рафаэлю были заказаны портреты жениха и невесты, и он смог поближе познакомиться с самодовольным подростком Франческо Мария, избалованным родителями и старшими сёстрами. Несмотря на возраст, он успел познать трудности и натерпеться страха, когда вместе с дядей герцогом Гвидобальдо спасался в горах от ищеек изверга Борджиа. А ныне он вдруг вознёсся, обретя известность как племянник нового папы Юлия II, чем постоянно кичился.