Читать книгу "Яков Блюмкин. Ошибка резидента - Евгений Матонин"

* * *

Об убийстве Эйхгорна сообщили и советские газеты. Интересно впечатление от прочитанного сотрудника германской дипломатической миссии в Москве майора Карла фон Ботмера: «Позиция большевистской прессы по случаю убийства в Киеве доказывает, что в этом случае даже не находят нужным соблюсти хотя бы внешнюю форму, как это было сделано после убийства посланника 6 июля. Тогда, в связи с последовавшим одновременно восстанием, убийство рассматривалось и как покушение на власть, и поэтому можно было легко изобразить возмущение. Убийство же Эйхгорна находит почти неприкрытое одобрение даже со стороны советского правительства как шаг на пути освобождения Украины».

Роберт Брюс Локкарт имел случай наблюдать реакцию Чичерина и Карахана в тот момент, когда им сообщили по телефону об убийстве Эйхгорна. «Они не скрывали своей радости, в особенности Чичерин, — рассказывал Локкарт, — он обратился ко мне со следующими словами: „Видите, вот что происходит, когда иностранцы идут против воли народа“… В глазах большевиков немецкие и английские генералы принадлежали к одной категории, как только они вступали на русскую землю. Они были агентами контрреволюции и, следовательно, вне закона».

А Донской и Каховская в глазах большевиков были героями. Правда, их партийные товарищи в Советской России находились в подполье и под следствием.

Двадцать седьмого ноября 1918 года состоялось заседание Ревтрибунала при ВЦИКе по делу о «контрреволюционном заговоре ЦК партии левых эсеров против Советской власти и революции». Формально перед трибуналом должны были предстать 14 человек, но фактически на скамье подсудимых сидели двое — Мария Спиридонова и Юрий Саблин. Остальные скрывались.

До суда Спиридонова и Саблин сидели под арестом в Кремле. Мария Александровна ехидно замечала: «Я двенадцать лет боролась с царем, а теперь меня большевики посадили в царский дворец». В Кремле большевики содержали своих наиболее опасных врагов — царских министров, обвиненную в покушении на Ленина Фанни Каплан (ее там же и расстреляли) и того же Локкарта — его, впрочем, освободили после трех недель заключения.

Комендант Кремля Павел Мальков разместил их в отдельных комнатах, в так называемом Чугунном коридоре, «приставив надежных часовых». Свердлов приказал арестованных особо не стеснять, но внимательно за ними наблюдать, особенно за Спиридоновой, так как «она превосходный агитатор, да и конспиратор неплохой, кого хочешь вокруг пальца обведет».

В своих мемуарах Мальков отмечал, что Спиридонова действительно сразу же начала обрабатывать охрану и ему часто приходилось менять часовых. Один из них вскоре не выдержал и пришел к нему со словами: «Товарищ комендант! Переведите вы меня на другой пост, замучила, проклятая!» Оказалось, что она уговаривала его «вернуться к революционной борьбе», установить связь с «подлинными революционерами». Этого часового ЧК потом использовала в своих целях — он получал от Спиридоновой записки и регулярно приносил ей ответы, а ЧК получала обширную информацию о нелегальной деятельности эсеров.

Локкарт писал, что во время прогулок по Кремлю (в сопровождении конвоя) он иногда встречал Спиридонову и они «торжественно раскланивались». Она, по словам Локкарта, выглядела больной и нервной, «с черными кругами вокруг глаз». Саблин же «выглядел почти мальчиком».

В начале процесса Спиридонова отказалась отвечать на вопросы суда и потребовала, чтобы ей сначала предоставили слово. Суд согласился. После этого Спиридонова сказала, что это «суд одной партии над другой, что совершенно недопустимо» и что конфликт может разобрать только будущий Третий интернационал. Она заявила, что покидает зал. К ее заявлению присоединился и Саблин.

В роли государственного обвинителя выступал сам председатель Ревтрибунала, недавний большевистский главковерх Николай Крыленко (в 1938 году он будет расстрелян). Он призвал суд отклонить претензии обвиняемых и продолжать заседание. Однако трибунал постановил объявить перерыв на десять минут.

После перерыва было оглашено решение: дело слушать, хотя обвиняемые и отказываются присутствовать в зале.

Крыленко в своей речи настаивал на смертном приговоре Попову, Блюмкину, Андреева призвал «удалить навсегда из пределов Советской Республики», а остальных обвиняемых заключить под стражу «с высылкой из пределов Советской Республики не менее чем на 5 лет». Спиридонову и Саблина, учитывая их «заслуги перед революцией», предлагал просто выслать на пять лет.

Трибунал продолжался недолго. Приговор выглядел так: Попова объявить врагом трудящихся и вне закона и, «как такового, при поимке и установлении личности расстрелять» (Попов был задержан в ноябре 1920-го и расстрелян весной 1921 года); три года заключения с принудительными работами получили Прошьян, Камков, Карелин, Трутовский, Магеровский, Голубовский, Черепанов, Майоров и Фишман; Спиридонову и Саблина, с учетом их заслуг перед революцией, приговорили к заключению в тюрьме сроком на один год. Но уже 29 ноября их амнистировали и освободили.

Что же касается Блюмкина и Андреева, то они тоже были приговорены заочно к трем годам заключения с принудительными работами.

* * *

Осенью 1918 года Блюмкин нелегально перебрался под Петроград. В своих показаниях он кратко упоминает это время: «Я жил в окрестностях Петрограда очень замкнуто — в Гатчине, в Царском Селе и др., занимаясь исключительно литературной работой, собиранием материала об июльских событиях и писанием о них книги». Литературные упражнения Блюмкину всегда нравились, но куда потом делся собранный им материал и что стало с его заметками — это одно из многочисленных «белых пятен» его биографии, которое уже вряд ли удастся заполнить. А жаль. Интересно было бы почитать, что он там написал. С книгой так ничего и не вышло.

Тогда у него был уже новый псевдоним — Константин Владимиров.

Разыскивали ли его чекисты? Формально — да. Но, видимо, без особого старания. Есть даже версия, будто Блюмкина в Петрограде спрятал Дзержинский, чтобы потом использовать его для различных деликатных поручений. Однако никаких подтверждений этого нет.

Фамилия Блюмкина возникла в протоколе заседания президиума Коллегии отдела по борьбе с контрреволюцией ВЧК от 12 сентября 1918 года. К тому времени он уже два месяца находился в розыске. Суть дела, в связи с которым упоминался Блюмкин, определить трудно — в протоколе об этом всего три строчки. Некий чекист Шибов выступил с заявлением, по которому было принято решение: «Сообщить в Президиум о назначении контрольно-ревизионной комиссии для проверки счетов гр. Блюмкина».

Возможно, в ВЧК решили проверить финансовую деятельность отделения Блюмкина. Но почему только в сентябре, когда отделение уже не существовало, а его руководитель находился в бегах? Скорее всего, это происходило в рамках расследования дела о событиях 6 июля. Оно продолжалось до ноября.

«В октябре, — отмечал Блюмкин в своих показаниях, — я самовольно, без ведома ЦК, поехал в Москву, чтобы добиться скорейшей командировки на Украину. Недолго жил в Курске, и 5 ноября я был уже в Белгороде, в Скоропадчине».