Читать книгу "Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер"

В литературной столице цивилизованного мира было много людей, ведущих дневники, записи во времена осады насыщены подобными наблюдениями. После того как с высот Шатийон сошел дым, еще один человек, который в своих послевоенных мемуарах называет себя «жителем из осады», нанес несколько визитов и отметил, что все «как казалось, были заняты тем, что измеряли расстояние от прусских батарей до своих собственных домов. Одного из своих друзей я застал сидящим в погребе, который был прикрыт несколькими матрацами для защиты от бомб». Наиболее проницательным гражданам скоро стало ясно, что разгром их оборонительных сооружений – лишь дело времени. Один из них писал: «Если во время наших вылазок нас неизменно отгоняла назад прусская полевая артиллерия, то какая была надежда на то, чтобы прорваться через вражеские ряды теперь, когда эти чудовища – крупповские пушки – расположились вокруг всего Парижа, а укрепления наших морских артиллеристов разрушаются, как только строятся?» Самое крупное сосредоточение батарей находилось на возвышенности Шатийон. Генерал-квартирмейстер Подбельски злорадствовал по поводу каждой заявки на новые стволы из Эссена, но факт состоял в том, что артиллеристы превышали возможности пушек. Сверхтяжелые орудия Круппа выбрасывали снаряды на расстояние 5600 метров – 6130 ярдов, – и они достигали лишь пригородов Парижа. Однако, увеличивая мощность зарядов и поднимая стволы до угла в 33 градуса, артиллеристы обнаружили, что снаряды покрывают 7500 ярдов – до тех пор неслыханное расстояние. На город ежедневно падало три или четыре сотни, взрываясь в Сент-Луи, Пантеоне, Сорбонне, в монастыре Сакре-Кер. Левый берег пережил главный удар бомбардировок, о них говорила вся столица. В конце декабря министерство сельского хозяйства в надежде повысить моральный дух объявило о распределении дополнительных пайков. Это было встречено с цинизмом. Один обозреватель язвительно написал: «Наслаждайтесь новогодним днем, парижане, и толстейте для Круппа из Шатийона».

За три недели 12 тысяч снарядов разрушили 1400 зданий; 20 тысяч парижан остались без крыши над головой. Чтобы подвергнуть бомбардировке один из опорных пунктов к востоку от города, Мольтке собрал семьдесят шесть из самых мощных крупповских пушек. Пораженный участник обороны измерил одну из воронок; ее глубина составляла один ярд, а ширина – четыре с половиной фута. Неглубокие французские окопы были в скорости стерты, а в них заживо похоронены солдаты. Военный корреспондент-ветеран из лондонской «Дейли ньюс» следующим образом описал для своих потрясенных читателей изуродованные трупы «тех самых храбрых»: «Ужасающая картина смерти перешла все границы того, что я когда-либо видел или что могло присниться. Обратите внимание на то, как они погибли. Не от быстрой пули игольчатого оружия, которая проделывает в человеке мельчайшее отверстие и не уродует его, если только ему не удалось спрятать лицо; не под ударом острого штыка: они убиты снарядами страшной мощи, которые рассыпались на осколки в результате взрывов многих фунтов пороха, приносящего увечья и рвущего даже массивное железо».

Когда начинался 1870 год, на Альфреда работало 10 тысяч человек, среди них 3 тысячи – это новобранцы, прибывшие после июля. Французы запомнят тот Новый год как год ужаса, но Крупп расценивал его по-другому. Впервые Пруссия стала его бесспорным ведущим заказчиком. Он не хотел, чтобы ему мешал Роон, и думал о новых видах оружия. За один из них он уже ухватился. Если не считать почтовых голубей, единственным средством связи для осажденной столицы оставался воздушный шар. Поэтому Альфред и его лучший специалист по технике Вильгельм Гросс разработали прусское противобаллонное средство – первое в мире зенитное орудие. В некоторых отношениях оно очень похоже на своего знаменитого правнука – орудие Альфрида Круппа калибра 88, которое применялось во Второй мировой войне. Длина ствола составляла шесть футов: шасси было высотой пятнадцать футов, включая стальную опору, спусковой механизм и его защитное устройство, как у винтовки. Ствол мог быстро вращаться вокруг. Артиллерист заряжает снаряд с казенной части, поворачивает рукоятку, чтобы взвести курок, обхватывает опору, делает наводку сквозь прицел и производит выстрел. 3 декабря кронпринц Фридрих Вильгельм сделал в своем дневнике запись: «Крупп из Эссена прислал нам образец противобаллонного орудия, как он его называет. Он считает, что с применением этого орудия, изобретение которого напоминает ракетную батарею, воздушные шары, поднимающиеся над Парижем, можно поражать и уничтожать». Образец был моментально одобрен. До сих пор ястребы из Саксонии перехватили и уничтожили несколько почтовых голубей (что в те отмеченные наивностью дни вызвало бурю протестов парижан против подобного рода «варварства и жестокости»), но стрелки предпринимали на редкость безуспешные попытки справиться с баллонами, и хотя кавалеристы после этого проскакивали по нескольку миль, возвращались неизменно разочарованными. Теперь из Рура прибыла первая противобаллонная пушка. Английский военный корреспондент протелеграфировал своему редактору, что дальность ее стрельбы, как говорят, «превышает 500 ярдов» – на самом деле она выбрасывала 3-фунтовые гранаты на расстояние до 666 ярдов – и что ее «можно сравнить с большими стационарными телескопами». Оценки эффективности сильно разнились. Баллоны, которые были запущены в дневные часы, резко обрушились вниз, и сторонники Круппа торжествовали. С другой стороны, его критики утверждали, что Париж испытывает нехватку искусных воздухоплавателей.

28 января, на сто тринадцатый день блокады, все споры прекратились. Париж капитулировал. Коммуна, гражданская война, еще одна осада и ужасы голода – все это было впереди. Но добыча победителей была великолепна. При подписании договора Бисмарк вытребовал компенсацию в размере миллиарда долларов и передачу Эльзаса и Восточной Лотарингии. Он перечертил границы вдоль языковых и стратегических линий, игнорируя промышленные аспекты. Таким образом, Рур остался в опасной близости от границы.

Но завтрашний день еще был далек; в 1871 году победители могли почивать на лаврах. Их хватало для всех. Что касается баланса сил на континенте, то ничего подобного не случалось с тех пор, как шведский король Густав Адольф за несколько недель сокрушил могущественный католический альянс в 1631 году. Пруссия и ее германские союзники, писал профессор Говард, «полностью уничтожили военную мощь империалистической Франции. До этого на протяжении почти восьмидесяти лет побежденная теперь страна навязывала свою волю Европе, тогда как нынешние победители десятью годами ранее были самой незначительной из военных держав континента… Пруссия установила военное превосходство и политическую гегемонию. В результате объединение Германии под ее руководством стало делом само собой разумеющимся, и лишь союз почти всех крупнейших держав мира смог отвоевать у нее это превосходство полстолетия спустя».

Объединение было достигнуто, пока стволы на Шатийоне все еще палили. 2 декабря король Баварии Людвиг направил письмо королю Пруссии (проект послания составил Бисмарк), предлагая ему принять императорский титул, а за десять дней до падения Парижа Бисмарк короновал Вильгельма в качестве императора (кайзера) новой империи (рейха) в зеркальном зале Версаля. Вот строчки дневника Говарда Рассела из лондонской «Таймс», который присутствовал на этой церемонии в полдень 18 января: «Грохот крупповской пушки раздается издалека и заглушает голоса тех, кто приветствует короля-императора. Потом толпа в ожидании замирает и возносится мощный и звучный хорал, исполняемый участниками сборного полкового оркестра; в это время король, одетый в полную форму германского генерала, медленно и величаво проходил по длинной галерее, держа в одной руке свой шлем и подкручивая свободной рукой свои пушистые усы, иногда останавливался и наблюдал за тем, что происходит справа и слева от него, кланялся священникам во временном алтаре».