Читать книгу "Улица Красных Зорь - Фридрих Горенштейн"

Когда официант принес большую кружку пива, Каролина взяла ее и спросила Сережу:

– Можно я у тебя чуть-чуть попробую? Ты разрешаешь?

– Разрешаю, разрешаю…

– Ты добренький, – она улыбнулась, глотнула. – Это пельзенское. Оно считается лучшим чешским пивом. Но настоящее чешское пиво делают на маленьких пивоварнях для маленьких погребков. Я иногда себе позволяю. У нас есть пивной погребок, называется «У доброго ката», у доброго палача. Там когда-то жил палач, который сам отказался от своей профессии. Правда, добренький? Ведь это редко, чтоб палач сам отказался. На вывеске кат стоит с крестом и мечом. А рядом – кружка пива. Приезжай, Серьожа, приезжай, посмотришь… А в общем, Серьожа, всюду люди живут одинаково, все люди одинаковы и все хотят одного – иметь красный живот. Это по-нашему значит «красивая, счастливая жизнь».

– «Красный живот». Как славно сказано. Красивый чешский язык, – сказал Сережа.

Подошел официант, Сережа вынул кошелек.

– У тебя есть? – спросила Каролина. – Я могу дать, – и полезла в ковровую сумку.

– У меня есть, – сказал Сережа и расплатился.

– Ты богатый. Папа деньги дает?

– Нет, я у папы не беру. Недавно гонорар получил за статью, которую мы вместе с Алешей писали.

– О чем статья?

– Да не важно… Тема статьи невеселая.

– А все-таки как называется?

– Хорионэпитилиома матки.

– Матка, матка… Ах, я знаю, что такое матка, – она подмигнула Сереже и засмеялась. – А первое слово что означает?

– Хорионэпитилиома – злокачественная опухоль темно-красного цвета. Значит, и красный цвет не всегда счастливый.

– Да, это ужасно, – Каролина притихла, плечики ее опустились, она подперла щеку рукой. – И спасти при этой, как ее, уже невозможно?

– В ранней стадии при удалении матки и придатков имеется надежда.

– Это ужасно! Перед этим ничто не имеет цены. Но пока этого нет, пока оно кажется далеко, надо дорожить радостями жизни и пользоваться ими. Ты согласен?

– Согласен. Поэтому я, наверно, стану верующим в благодарности Богу, который послал мне тебя.

– О, верующим!.. Но тебя прогонят из комсомола, ты не боишься? Ты ведь питомец комсомола?

– Питомец.

Оба засмеялись. От чешского вина и пива у Сережи кружилась голова, ноги были легкими, пружинистыми. «Ах, можно ли так влюбляться, – думал Сережа, глядя на Каролину, – так ослепляюще, оглушающе, точно в наваждении… Не будет ли расплаты за счастье? Да не страшно, не важно, за это любую цену платить можно. Меня несет, несет, как с корнем вырванное дерево несет поток, и я готов разбиться, исчезнуть, слиться с этим захватившим меня потоком».

– Тебе не надо сюда? – спросила Каролина, указав на одну из занавешенных зеленой портьерой дверей и сама идя к другой.

Этот жест и эти слова обрадовали Сережу – в этом было уж нечто близкое, домашнее, даже интимное. И в туалете, среди каких-то мужчин, Сережа стоял счастливый, жалея всех, кто сейчас несчастлив. Когда он вышел, Каролина уже ждала его у входа. Эта краткая разлука и быстрая встреча восхитили кружащуюся Сережину голову. «Она впервые ждет меня!» – подумалось радостно. Сережа потянул дверь, но та не подалась. Он потянул сильней.

– Поломаешь, – сказала Каролина и улыбнулась. – Надо там, а ты сам, – она легко толкнула дверь, и та открылась. – «Сам-там» тоже русским смешно. У нас на дверях написано: «сам» – значит «к себе», а «там» – значит «от себя».

– Когда мы повидаемся, Каролина? – спросил Сережа.

– Когда? Может, через недельку.

– А завтра? Завтра нельзя?

– Завтра нельзя. Я очень занятая. Через недельку. Запиши твой телефон, я позвоню.

Сережа записал телефон и протянул Каролине. Она глянула.

– Это где-то недалеко от меня, – и сунула бумажку в ковровую сумку.

– А твой телефон, Каролина? Где ты живешь?

– Я живу у «Кировской». Но лучше я тебе сама позвоню. Возьми мне такси, я уже опаздываю.

Сережа метнулся, побежал на перехват такси так решительно, что таксист остановился.

– Спасибо, Серьожа, спасибо! – и вдруг, поднявшись на цыпочки, оглушила поцелуем в губы.

Когда Сережа опомнился, такси уже уносилось и мелькало улыбающееся лицо Каролины за задним стеклом, мелькала рука, которой Каролина махала, пока все это не было заслонено потоком машин. И сразу вся суетливая жизнь вокруг помертвела. Человеческие лица раздражали, не хотелось никого вокруг себя видеть. «Неделька, – думал Сережа. – Что же я буду делать эту недельку без Каролины?.. Невыносимо!»

В полусне, в полубреду добрался Сережа домой и лег на койку. Кирпичный экран горел, беспощадно освещенный солнцем. До вечера было далеко, а как же еще далеко до конца этой «недельки»! «Что она будет делать эту недельку? Опять курчавый? Невыносимо!.. Я безумно влюблен. Безумно! – Он крепко сжал кулаки, крепко сжал зубы, точно хотел сам себе подтвердить, как он влюблен. – И я счастлив. Да, я счастлив… Я счастлив от своей любви… – Ему было тяжело дышать, он расстегнул, затем снял рубашку, снял и майку. Все мешало, он лежал в одних трусах. – Первый раз в жизни такое счастье… – думал. – Хаос, хаос – вот что меня окружало до сегодняшнего дня… Зачем я жил столько лет напрасно? Нет, не напрасно, – тут же себя и успокаивал, – не напрасно… Я жил, жил и дожил до сегодняшнего дня. Все эти увлечения, о боже мой, все эти влюбленности детства, которые теперь так смешны, – все это готовило меня к сегодняшнему дню, все это окружает сегодняшний день кольцами, психическими обертонами Джемса… О боже мой, я счастлив, я счастлив, я умираю от счастья». Он жестикулировал, потирая руки, и со стороны выглядел обычным клиническим безумцем, но не замечал этого, пока не ударился случайно, жестикулируя, головой о стену – ударился так, что огненные круги сверкнули перед глазами. Тогда лишь, опомнившись, с болью в голове, он лег, утомленный, на койку, притих, однако думать продолжал все о том же, не замечая времени; а меж тем кирпичный экран был освещен уже не солнцем, а луною.

«Лунная ночь, – подумал Сережа, осознав наконец происшедшее изменение, – в лунную ночь все обманчиво. В лунную ночь тень дерева может быть принята за человека, а грохот телеги по деревянному мосту – за отдаленный гром…» Он вгляделся и узнал, увидел всё, о чем думал. Из темного пятна древесной тени вырастал человек, а грохот телеги по деревянному мосту превращался в отдаленный гром. В раскатистый, звонкий гром с неба. Еще в исчезающем полусне, в незнакомой лунной местности Сережа с полузакрытыми глазами схватил телефонную трубку и услышал голос Каролины.

– Серьожа, это я, Каролина… Ты думал про меня?

– Я о тебе думал… Я все время о тебе думал.

– Я тоже про тебя думала, Серьожа…

– Каролина, я не могу ждать неделю! Мы должны увидеться завтра…