Читать книгу "Я живу в этом теле - Юрий Никитин"

– На службе?

– Я это не назвал бы службой, – сказал я. – Аесли службой, то не стал бы требовать уж очень высокое жалованье.

Она улыбнулась, вся розовая от моих грубых пальцев.

– Через недельку?

Он задержался с ответом, потому что она не должнаспрашивать, не принято. В правильном сценарии, ставшем алгоритмом, вопросоввообще не задают, затем вместо него ответил я:

– Завтра.

Она даже привстала на локте.

– Правда?

Глаза распахнулись, а хорошенький ротик приоткрылся вбезмерном удивлении.

– Давай завтра сходим, – сказал я, – к твоемуслесарю далай-ламе.

Она с великим разочарованием на лице откинулась на подушки.

Мохнатое стадо туч с грохотом невидимых копыт выныривалоиз-за края горизонта и с невероятной скоростью проносилось по небу. Ониисчезали за горизонтом раньше, чем успевали даже брызнуть дождиком, хотя в ихраздутых брюхах воды было больше, чем в Мировой океане.

Гигантский автобус был переполнен мною, если не считатьразную мелочь в лице каких-то бледных существ в юбках и шляпках, а такжедлинных и коротких самцов одного со мной вида, но только гаже и противнее. Яуныло ждал, пока он тащился через пленочный город, подолгу стоял на всехперекрестках перед запрещающим знаком, а секундочки-то тикают, время неповернешь взад и даже не затормозишь, а жизнь уходит вот прямо сейчас…

Когда я вышел на своей остановке, над домом висело звездноенебо, большая редкость в задымленном городе. Ночь тиха, транспорт затих, толькопроползла дорогоуборочная машина. Мощные струи при столкновении с бордюромвзлетали блистающими фонтанами, как в праздничный день в Петродворце.

У подъезда нашего дома собрались в кружок старухи. Обычно яих вижу на лавочке, куда бы ни шел: в дом или из дома – чувствую ихколючие взгляды, перемывают кости, я их ненавидел безотчетно, ненавидел набиологическом уровне, и если бы от меня зависело, то я бы всех стариков насвете собрал на один большой пароход и затопил в самом глубоком месте Тихого океана.

Сейчас эти чертовы старые карги собрались в кружок, верещат,взмахивают высохшими лапками, похожими на птичьи, вертятся во все стороны,словно мимо летают выигрышные билеты.

Обычно я кивал, так принято с живущими в одном доме или хотябы в одном подъезде, брезгливо проходил мимо, словно от прикосновения илиглотка общего воздуха тоже стану таким же. Мне тоже кивали со сдержаннымнеодобрением: вся молодежь не та, что в их годы, но сейчас все головыповернулись в одну сторону. Самая сварливая из этих гарпий требовательноспросила еще издали:

– Егор, вы от троллейбусной остановки?

– Нет, пешком через сквер, – ответил я.

– О, там мы еще не смотрели, – обрадоваласьстаруха. Ее морщинистый нос подергивался, как у шимпанзе. – Вдруг там?

– Она в ту сторону раньше никогда не ходила, –возразила другая.

– Раньше да. Но когда нашло затмение?

Я попытался обойти их, одна ухватила за рукав:

– Вы не заметили там нашу Андреевну?

– Не знаю такой, – буркнул я. – Чтослучилось?

– Андреевна, – повторила она. Остальные умолкли исмотрели на меня с жадным интересом. – Женщина такая… Маленькая,сухонькая, чистенькая… Вы ее видели! Да видели же… Она уже дважды терялась,когда ходила в булочную.

Я высвободил рукав, отступил к крыльцу, поставил ногу напервую ступеньку.

– Так и ищите возле булочной. Или по дороге туда.

Она презрительно поджала губы.

– Искали! Но ей уже давно не разрешают ходить вбулочную.

– Вообще не выпускают, – добавила другая. –Там зять такой заботливый, такой уважительный…

Я задом поднялся по ступенькам, развел руками, мол, невстречал, на ощупь отыскал дверь и ввалился в темную парадную. Лифт ползмедленно, а когда раскрылись дверцы, я в потемках чуть было не сшиб еще однубабуленцию, что замешкалась на выходе из лифта.

Я помог ей выйти, дверца уже начала было нетерпеливозакрываться, я придержал ногой. Старушка явно спешит к своим подругам на ночныепосиделки, не спится, да и новость жгучая, а я отправился на свойчетырнадцатый, удивляясь, что на каждом шагу стали попадаться эти живыеразвалины. Особенно те развалины, что при жизни были самками. Правда, их, постатистике, доживает до преклонного возраста раз в десять больше, так чтонеудивительно, что стариков почти не видать…

Перед сном смотрел любимую телепередачу своегоразумоносителя о происшествиях в городе. Внезапно ощутил, что теперь впервыезамечаю сообщения об ушедших в беспамятстве стариках, вижу их фото, а раньшезамечал только искореженные авто, горящие дома, распростертые в лужах кровитрупы.

Диктор взволнованно говорил, почти кричал о неожиданномповороте в политике вице-премьера. Если так пойдет, то курс акций может упасть,а это ударит по росту зарплаты… Как жить России?

Я стиснул зубы. Что он мелет, что мелет?.. Я все равно умру,какая бы высокая зарплата у меня или премьера ни оказалась. Все равно умру,даже если ко мне приставят лучших врачей мира.

Как жить? Как можно жить, зная, что все равно умрешь? Какговорила моя бабушка в моем далеком детстве: хоть круть, хоть верть, а хоть вчерепочке найдет тебя смерть.

Конечно, мне повезло, что я нахожусь в сравнительноцивилизованном мире… если сравнивать с временами Древней Персии или такой жеДревней Руси, где чуть что – на плаху, на виселицу, на кол…

Я представил себе, как острие кола входит в мои внутренности,тут же мои ноги судорожно сжались, стараясь задержать, не дать прорвать себя,поспешно выгнал этот образ из сознания, но сердце еще долго колотилось, иоставалось странное медленно тающее ощущение, что там, в те далекие века, всамом деле был я, это меня сажали на кол, я погибал…

Мысль была мимолетная, эфемерная, странная. Даже причудливаяи дикая до нелепости, но было в ней нечто, из-за чего попытался удержать,пробовал понять. О генной памяти не может быть и речи: парень слишком молод, даи по генам передается только то, что было до зачатия, а здесь я чувствовал идаже видел его страшную гибель!

Сосредоточился, зажмурился и попробовал войти в тосостояние, когда прочувствовал так остро и болезненно. Не получилось, номедленно начало надвигаться, как вязкий сырой туман, другое чувство, еще болеедикое: что я и тот казненный в самом деле были чем-то общим, одним, но теперьего от меня отсекли… Но все еще не отсекли других, я чувствую их существованиеи все еще помню, как отсекали от меня других: казненных на римских плахах,повешенных во Франции на фонарях, затоптанных на Каталаундских полях. И все же,несмотря на гибель частей моего существа, я меньше не стал, я разросся,укрупнился, взматерел, но это странное чувство общности посетило только сейчас…