Читать книгу "Вилла Пратьяхара - Катерина Кириченко"

Большую часть дня я провожу либо в гамаке, часами наблюдая облака, либо за хозяйственными делами. Ящерицы от моего затворничества в полном восторге: кормежка проходит дольше обычного и ровно по расписанию. Все эти дни я хорошо сплю. Ну или почти хорошо. Я завела привычку закрывать ставни в спальне, и злосчастная Венера теперь не может достать меня. Продолжаются ли ночами так напугавшие меня шорохи в доме, я не знаю. Я перестала к ним прислушиваться. Как мне удалось выяснить в ресторане, вора-убийцу так и не нашли, но по версии следствия, он скорее всего уже покинул наш пляж.

Пару раз мне вспоминались письма, полученные от Жанны и Ляли. Мне стыдно, но я ни капли не скучаю по ним, более того — испытываю колоссальное облегчение от того, что нахожусь вне зоны досягаемости. Протянутые ими нити я без малейшего колебания оборвала: я не получала их писем, на пляже все-таки нет официального интернета, да и вообще мало ли? Я могу быть занята, больна… тропической болезнью. «Как ты там одна тоскуешь, бедненькая?» — Тоскую. Одна. Бедненькая. Пусть лучше так. Шаткий мой баланс и покой мне хочется удержать во что бы то ни стало. Холодные московские щупальца, принадлежащие не им, но безмолвно стоящим за ними городом, до меня почти не достали. Почему «почти»? Потому что даже после такой мелочи, как прочтение пары имэйлов, я проснулась на днях в холодном поту. Мне снились таджики. Шумные, они толпой ввалились в мою московскую квартиру и ринулись затаптывать полы, мыть руки, закурили самокрутки, а один, самый плешивый и самый главный из них, преспокойно затушил окурок о стену. «Вся-равна таперь обою буде клеить», пояснил он, и, схватившись за голову, я выбежала в коридор. Вернувшись же, я обнаружила, что по всем стенам расцветают жуткие багровые цветы. «Это не мои обои!», закричала я. «А чья?», не соглашались таджики. «Не мои!» Но таджики щерились отсутствующими зубами и продолжали кивать: «Твоя, твоя, твоя…»

В ужасе распахнув глаза, я еще долго лежала, глядя в темноту перед собой, слушая, как тропическая ночь успокаивает меня цикадами и плеском прибоя и недоумевая: как я вообще когда-нибудь вернусь в ту жизнь?

Черная дыра отзывчива до умиления. Все эти дни она ведет себя спокойно, Зов опять прошел. Я стараюсь не думать о нем, так же, как не думаю ни о Москве, ни о гадалке, ни о том, что дальше буду делать со своей жизнью. Ладони сложены над головой, как в детстве, меня нельзя осалить, я в домике, в самом буквальном смысле слова, и называется он «Вилла Пратьяхара». Арно пару раз мелькал где-то вдали, но я не покидала своей террасы. Один раз я видела его на закате, он плыл в своей лодке, мотор мягко урчал, его звуки почти не доносились до меня, их относило в другую сторону.

На третий или четвертый день (хороший признак — я опять запуталась в календаре) я решаюсь, наконец, на вылазку на наш галечный пляж.

Кустарник так и не успел отрасти, так что расщелину выше моста я преодолеваю без малейшего труда. Спускаюсь, сердце на миг перестает биться, но никакого Арно на пляже не оказывается. Оно и к лучшему. Хотя, чего скрывать, я ловлю себя на том, что разочарована. В душе-то мне, конечно бы, хотелось, чтобы француз ждал меня здесь всегда, чтобы он был, словно вырезанный из картона, не имеющий никакой своей жизни, приклеенный к скалам и оживающий лишь при моем появлении.

Подперев спиной скалу, я устраиваюсь в ее тени, для чего приходится поджать ноги: в полдень тень безжалостно коротка. Я захватила с собой блокнот, и рука сама что-то рисует на его страницах, в то время как глаза мои почти не опускаются на бумагу, бродя по горизонту. Солнце палит самым нещадным образом. Чаек в Тайланде, по всей видимости, нет, но какая-то крупная птица парит высоко в слепящей голубизне неба. Я решаю искупаться.

Плаваю я долго. Подводное течение постепенно относит меня за скалу, и внезапно я замечаю на ней небольшие отверстия пещер. Перед одной из них на камнях валяются забытые кем-то тряпки. Надо же, значит туда можно как-то добраться с суши? Надо бы разведать путь, это будет похоже на маленькое путешествие, а возможно я найду там нашего вора? Или лэптоп писателя? Ингрид будет в восторге.

К своему пляжу я подплываю на спине, руки расслаблены и вытянуты вдоль тела, ноги делают лягушачьи движения, проталкивая тело вперед.

— Не ударься головой о камень, ты плывешь прямо на него, — раздается с берега слегка грассирующий голос.

Я прикрываю глаза, и пресловутый комок в животе немедленно оживает. Вот дьявол, словно неведомая тропическая инфекция в спящем состоянии, он, оказывается, все эти дни там так и жил! Я выбираюсь на берег. Ноги после длительного купания еле слушаются, оступаясь о гальку, руки балансируют в воздухе, по лицу стекают струи воды. Самоуверенный француз занял мою тень, сложил ноги в позе лотоса, облокотился спиной о камни и преспокойно листает мой блокнот.

— Ты рисуешь? Я не знал.

Чтобы скрыть охватившее меня смущение я делаю вид, что мне в ухо забилась вода и прыгаю на одной ноге. Арно кидает мне полотенце и чуть подвигается, освобождая мне место в тени. Я присаживаюсь и мы оказываемся настолько близко — разве что не касаемся плечами, — что у меня внезапно пропадает голос, и я вынуждена встать и перелечь подальше, на палящее солнце.

— Да нет. Не рисую. Это так, остаточные явления, эскизы прошлой жизни.

— Эскизы чего? — не понимает француз.

— Ну, прошлой жизни. Когда-то я была дизайнером. Давно. Сама не знаю, почему сегодня вдруг начала рисовать. Это наброски светильников. — Перевернувшись на живот, я подтягиваю к себе блокнот. — Видишь, это типа такие странные лампы. Белое — это фарфоровые абажуры, черные змеи — это цепи, навроде готических, замковых. Контраст белого и черного, чистого и порочного, невесомости и тяжести, дня и ночи, инь и янь…

— Женского и мужского?.. — продолжает перечень Арно.

Я поворачиваю голову, проверяя, не издевается ли он, но глаза его устремлены на блокнотную страницу и совершенно серьезны. Он внимательно разглядывает мою штриховку.

— Ну если хочешь, то да, женского и мужского. Хотя это очень французский подход.

Арно удивленно поднимает брови.

— А какой тут будет русский подход?

— А русский подход — это такой, что всё это вообще никому не нужно. Инь-янь, женское-мужское… Я уже лет семь как ничего не дизайню. Моя галерея превратилась в магазин, продаю итальянские шедевры, растиражированные массовой промышленностью. Вернее, продавала до недавних пор. Теперь и это никому не нужно.

— Действительно не французский подход… Обычно люди начинают с магазинов, и постепенно превращают их в галереи, а не наоборот. И потом, что значит, никому не нужно? А тебе? Ты разве никто?

— Я — никто. Денег на раскрутку не хватило. Только на аренду помещения. У меня нет дизайнерского имени.

— Зато есть дизайн.

— Дизайн без имени — не дизайн.

— Что за глупости! Люди покупают глазами.

— Ну, может, французы и глазами… А русские — ушами. Страх опозориться у нас невероятно велик, а, поскольку никто ни в чем сам не понимает, то покупают лишь то, что им говорят. Им надо имя сказать сначала. А без него я только пополняю собой ряды творческих неудачников. Ну, по крайней мере, Стас так считает. А без его денег вся затея вообще бы умерла еще давно.