Читать книгу "Имя кровью. Тайна смерти Караваджо - Мэтт Риз"

Монах вышел на ярко освещенную лестничную площадку.

– Так о чем же думают ваши святые в свой смертный час? – он сощурился от солнца. – В галерее дель Монте я видел и ранние ваши полотна – ну, те, с хорошенькими мальчиками. В отличие от святых, прославляющих свое мученичество, они, похоже, стонут по другим причинам. Благородным рыцарям ордена Святого Иоанна такие картины, пожалуй, пришлись бы по вкусу.

Караваджо, который с притворной внимательностью изучал картины на стене, живо обернулся к инквизитору. «А вот и ловушка!»

– Говорят, вам собираются заказать изображение Иоанна, святого покровителя рыцарского ордена, – инквизитор жалостливо улыбнулся углом губ.

– Впервые об этом слышу. Мне заказали портрет великого магистра.

Делла Корбара устало потер брови.

– Доктрина святой церкви применима к образам святых, а не к портретам старых хвастливых вояк. В нашем случае это означает, что лишь вольное толкование библейских сюжетов можно счесть ересью.

Горло Караваджо сжалось. В Риме его искусство поносил Бальоне – но лишь в качестве светского критика искусства. Из-за этого болвана заказчики отвергли картины Караваджо, но ему самому обвинение не грозило. Теперь его творчество будет оценивать инквизитор.

– Ересью? Но почему?

– Как только напишете святого, попадете ко мне в руки. Доказать, что картина нарушает постановления Тридентского собора, – раз плюнуть. И вот тогда у меня появятся к вам вопросы о поведении рыцарей и их предводителей. И я не дам дальнейшего хода своим впечатлениям от вашей живописи только в том случае, если получу на эти вопросы удовлетворительные ответы.

Мурашки побежали по спине Караваджо от страха за Виньякура, Мартелли, да и за себя самого. «Если рыцари прознают, что он доносчик святой инквизиции, ему конец». Делла Корбара кивнул, словно прочел на лице у Караваджо эти тревожные мысли.

– Для святой инквизиции большой удачей будет получить над рыцарями чуть больше, власти, дабы обуздать их своеволие. Уж слишком этот орден богат, – инквизитор пошел вниз по широкой лестнице.

Караваджо последовал за ним неверными шагами, держась за полированные резные перила.

– Конечно, и вас, кроме избавления от еретического костра, ждет некая благодарность. Видите ли, я непосредственно подчиняюсь главе святой инквизиции, – продолжал делла Корбара. – Кардиналу-племяннику Шипионе.

Караваджо чувствовал себя овцой, которой в бок вонзились волчьи зубы. Неужели Шипионе послал его на Мальту для того, чтобы он шпионил за рыцарским орденом?

– Все мы люди, и каждый из нас – на полпути между зверем и ангелом, маэстро Караваджо, – инквизитор за руку проводил его до самого низа последнего пролета. – Моя задача – помочь подняться тем, кто пал слишком низко. Если я и прошу вас о чем-то, то лишь для того, чтобы спасти души заблудших грешников. Великий Данте доказал, что справедливость Господня безгранична. Нет спасения, писал он, даже добросердечному человеку, если ему случается согрешить. Грешник – это грешник, и суждено ему вечно гореть в аду, даже если порой он и проявляет добродетель.

Караваджо споткнулся. Инквизитор подхватил его под руку с неожиданной силой – и улыбнулся, когда увидел, что художник это заметил.

– Однако же наша близость к зверям заставляет инквизицию отталкиваться от презумпции виновности. Я провожу расследование и, если не получаю результата, пытаю обвиняемого, пока он не закричит: «Вина моя!» Тогда презумпция виновности снимается.

– Снимается только признанием.

– Ну, невиновных людей не существует, – монах сжал его руку выше локтя. – Если вы добрый христианин, вам нечего меня бояться. Вы что, хотите писать портреты этих головорезов из ордена всю жизнь? – он подошел ближе. Его дыхание коснулось щеки Караваджо. – Вы о чем-то осведомлены, я узнаю этот запах.

– Это всего лишь льняное масло, я им краски разбавляю.

– Нет, так пахнет тайна. Но это не значит, что вонь пристала к вам необратимо. Очищение возможно не только болью или огнем, но и простой исповедью, – инквизитор провел его по коридору к узкому дверному проему, – а вот наша пыточная камера.

Караваджо попытался вырваться.

– Успокойтесь, маэстро. Вам нечего бояться. Пока – нечего.

Палачи держали закованного в наручники негра. Писарь, сидевший за столом, записывал допрос. На табурете в углу ждал врач, которому предстояло вправить преступнику плечи после дыбы.

Африканец воззрился на Караваджо как на спасителя. Когда художник отвернулся, голова его снова поникла.

– У меня здесь перебывало немало мусульман – вроде этого – и мальтийских ведьм. Евреи богаты, поэтому рыцари, конечно, приберегают их для выкупа, – инквизитор указал на палачей. – А эти мальтийцы работают на меня за плату. Доктор тоже получит пять скудо.

– Я думал, вы можете найти людей, которые будут пытать задаром. Ради одного удовольствия слышать крики боли.

– Без сомнения. Но мне приятнее знать, что наслаждается терзаниями нашего узника один лишь Господь Бог, и только Он в неизреченной милости Своей может поторопить признание. Все остальные здесь просто делают свое дело. Божье дело, – он махнул палачам, чтобы они вздернули африканца на дыбу.

Пыточных дел мастера принялись крутить колесо. Ноги негра оторвались от земли, и он воззвал к Богоматери.

– Кто следующий? – спросил инквизитор у писаря.

Тот повысил голос, чтобы перекрыть крики:

– Мальтиец, который, по словам соседа, ел свинину в пост.

Инквизитор указал на следующий зубец рычага дыбы. Негр завопил.

– Это хорошо. Если этот парень может позволить себе свинину, у него и для нас что-нибудь найдется, – делла Корбара прищелкнул пальцами, как уличный воришка, и подмигнул.

Караваджо ринулся прочь. Перед глазами у него плыло лицо Лены – изможденной, как на «Семи деяниях милосердия», потупившей обреченный взгляд. Никакие вопли в пыточной камере не могли заглушить стона сердца Караваджо, который она слышала, несмотря на разделявшее их расстояние.

* * *

Виньякур то и дело беспокойно косился на белокурого французского пажа Никола, который позировал рядом с ним, держа шлем и рыцарскую мантию. Казалось, великий магистр хочет коснуться юноши. Караваджо наблюдал за ними из-за скрытого занавесью мольберта. Он понимал, каких свидетельств потребует от него инквизитор, – что рыцари повинны в содомском грехе. На этом он вытянет из них что угодно, лишит их и богатства, и влияния. Может даже уничтожить Мальтийский орден, как случилось когда-то с их братьями-тамплиерами…

Художник приказал себе сосредоточиться на работе. Беспокойное, заискивающее лицо человека в тенетах запретной страсти не годится для портрета великого магистра. «Если я напишу его таким, мой портрет даст показания, которых добивается от меня инквизиция, – и рыцари тоже узнают об этом. Боже, помоги мне, если я их прогневаю».